Хорунжий, командовавший разъездом, приказал расстрелять пленного.
Это оказалось офицерской шуткой. Сашка поставили к дереву, и легионеры долго держали его под прицелом в ожидании команды. А команда была: «Отставить!»
Вместе с другими пленными Александра Довженко погнали по тому же Брест-Литовскому шоссе в сторону Киева. Невдалеке от Коростеня разъезд наскочил на какую-то красноармейскую часть, и легионеры прикрылись пленными, выставляя их в качестве живых мишеней.
В неразберихе внезапной и суматошной схватки Сашко сумел бежать.
Он добрался до Киева 5 мая 1920 года, а 7-го Киев был взят пилсудчиками. На этот раз падение города не застало Довженко врасплох, как это случилось в Житомире. Он успел побывать в райкоме, там уже знали, что Киев удержать не удастся, и подготовились к переходу в подполье.
Жизнь в подполье продолжалась пять недель. 12 июня ударная группа Юго-Западного фронта форсировала Днепр севернее Киева; Первая конная, прорвав фронт в районе Сквиры, тоже двинулась на Киев, и красный флаг был поднят над Думской площадью.
После выхода из подполья Довженко уже не пришлось возвращаться в Житомир. Его послали в губнаробраз. Занимаясь делами народного просвещения, он часто думал о том, как было бы хорошо организовать художественную академию и самому пойти туда учиться.
Художественная академия и в самом деле скоро открылась.
Но вместо учебы Александру Довженко пришлось отправляться в Харьков, в распоряжение Наркоминдела.
Он уехал, так и не получив диплома экономиста.
Сашко вступил на поприще, о котором не помышлял никогда прежде. Дипломат… А почему, собственно говоря? Каждому, конечно, интересно поглядеть, как живут на земле люди — в разных странах, по разным обычаям. Но ведь не в удовлетворении же этой человеческой любознательности заключается профессия дипломата! Для нее, как для всякой другой профессии, нужна склонность, нужен талант. А есть ли такие склонности и таланты у Довженко?
Дмитрий Захарович Мануильский уверял, что это дело наживное. Аппетит, мол, приходит с едой, и с работой накапливается уменье. Но аппетит все не приходил. Только возможность учиться живописи как-то мирила его с новым порученным ему делом.
Внезапное предложение Блакитного приспело в самое подходящее время.
«Скоро тридцать, — часто думал Сашко тогда. — А ноги еще разъезжались, как у молодого лошонка». Многое было перепробовано, жизнь подхватывала его и уносила, перебрасывая из потока в поток, не давая остановиться и подумать. И «тридцать» казались рубежом старости — пределом, за которым начнутся печальные дни неудачника, так и не сумевшего правильно сделать свою жизнь.