Дед умер под яблоней. Спелые плоды срывались с веток на землю. «На полуденном небе ни облачка. Тихо вокруг. Только два-три яблока мягко бухнули где-то в траву, и все… А над липами тихо сновали покинутые дедом золотые пчелы… Дед хоть и умер, тем не менее не захотел расстаться с улыбкой, и она продолжала тихо сиять на его лице… Выполнив все, что ему было положено, предок лежал под яблоней в белой сорочке, а на сорочке на груди были сложены его мозоли».
Так начиналась картина «Земля».
Рассказ о смерти деда заканчивался в сценарии фразой:
«Вот такой приблизительно вид имел частный случай кончины моего предка, последовавшей в лето 1930 года под яблоней в небольшом саду, огороженном его же руками аккуратным тыном».
Яблоки, пчелы, тын становятся обозначением трудовой жизни, прожитой не напрасно.
В «Щорсе» богупцы перед битвой слушают своего командира, и тот говорит им:
— Вообще я думаю, будет совершенно другая жизнь, совершенно другая. А почему весь земной шар действительно не превратить в сад? Это так просто…
«Бойцы сидели как зачарованные, и вся земля перед ними зацвела яблоневым цветом».
Тут яблоневый сад в цвету — простейший знак победившей Революции.
Непоставленная «Украина в огне» тоже должна была начинаться сценой в саду, «подле чистой хаты, среди цветов, пчел и домашней птицы». Это было воплощение торжества мирной жизни, символ мира, царящего на трудовой земле.
Сад всегда воплощал для Довженко чистоту детства, труд зрелости, умиротворенное завершение достойно пройденного жизненного пути. И там, где он увлеченно и самозабвенно работал над лучшими своими произведениями, остались сады, которые он посадил собственными руками. Сад в Киеве, на Брест-Литовском шоссе — ровесник «Земли». Сад на Потылихе — ровесник «Щорса».
Жизнь великого садовода открывала перед Довженко душевный мир, наиболее близкий его собственному.
В жизни Мичурина Довженко увидел драму искателя, вынужденного действовать в одиночку. Где-то за океаном предпринял подобные поиски такой же одержимый садовник по имени Лютер Бербанк. В одном и том же году (1875) двадцатилетий Мичурин в Козлове, а двадцатисемилетний Бербанк в калифорнийском городке Санта-Роса закладывают свои первые сады. Бербанк выращивает новые сорта ежевики и орехов, сливы и лилии. У Мичурина появляются свои груши и яблоки, малина и вишня.
Мичурин увлечен идеей: двинуть сады на север, приспособить плодовые деревья к морозам суровой зимы, заставить их плодоносить в нежаркое лето тех широт, к каким эти деревья никогда прежде не были приспособлены. Новые свойства воспитывал у своих питомцев и Лютер Бербанк.