– Контора Ллойда разорится! – гоготнул один из механиков, и далее разговор принял вовсе уж отвлечённый характер, когда в ход идут самые фантастические допущения, а Победа становится не просто неизбежной, но и лёгкой.
Чиж усмехнулся, но не стал ни останавливать разговор, ни пояснять, что в общем-то…
… они не сильно и ошибаются! Разумеется, война не будет лёгкой, и несмотря на технические козыри русской крови прольётся немало. Но здесь и сейчас, на этом этапе противостояния, британцев они переиграли!
Если Британия начала бы играть по общепринятым правилам, с транспортными конвоями и прочим, то у них был как минимум месяц, а то и два, прежде чем раскочегарятся парламенты союзных стран. Что, по большому счёту, могли сделать Кантоны, начни Британия накапливать ресурсы в Капской колонии?
Да собственно, и ничего! Собственного, хоть сколько-нибудь значимого флота, у ЮАС нет…
Бог весть, какими соображениями руководствовались бритты, принимая это решение. Вероятнее всего, логика их действий, как обычно у них и бывает, базировалось на дипломатических хитросплетениях и попытке играть аккуратно. По крайней мере до того, как из Большой Игры выйдет Франция!
К слову, пока ещё решительно неизвестно, чьё решение окажется в итоге правильным, и как оно потом аукнется с политической, не сиюминутной точки зрения. А пока…
… на морских тропах разбойничают семь авиагрупп. Пока удачно!
Глянув на полосатые, красно-белые ветроуказатели, вяло трепыхающиеся на ветру, зашёл на посадку, и подрулив к ангару, я выпрыгнул из кабины ещё до того, как аэроплан остановился. Знаю, что ребячество, но иногда…
– Пригнись! – слышу какой-то истошный котёночий мяв, и падаю тут же, не раздумывая ни единого мгновения. Сверху, видимо для надёжности, на меня навалился Лёвка, сиганувший из второй кабины. Вслед за ним, с небольшой задержкой, ещё два крупногабаритных парня из местного технического персонала, придавив весьма серьёзно. Не до поломанных рёбер, но дышалось с трудом, да и то через раз.
Вжатый в землю так, что шевелить могу разве что пальцами и глазами, я распластался на лётном поле, подобно лягушке на столе лаборанта, и могу разве что мысленно материться. Левой щекой ощущаю каждую травинку, песчинку и какого-то жучка, упорно пытающегося выбраться из-под меня. Сверху моя голова прижата чьей-то потной подмышкой и ребром подошвы ботинка, упирающегося в щёку.
Благорастворению в воздусях и благолепию во человецех это никак не способствует. В голове – мысли о нехватке воздуха, злость на всю эту ситуацию и мат, притом самый тупой и примитивный, а не цветисто-кучерявый.