На высоких и широких подоконниках лежали писчие принадлежности – желтоватая бумага, длинные заострённые грифели – и стоял короб для денег. Смотритель глянул, как я обустраиваюсь у подоконника, понял, что не нуждаюсь ни в подсказках, ни в сварливых указаниях вроде «не переводи бумагу», и снова нырнул дремать в гнездо из одеял. В домике было несколько разожжённых очагов, но вестникам нужны свои «двери», чтобы улетать и возвращаться без препятствий, и стены зияли дырами.
Я быстро написала несколько записок – наставителю, Травне и Дремню. Снежне писать… побоялась. Она – из Мудрых, и я не так хорошо её знаю, как хотелось бы. И не так доверяю, как могла бы. Я видела-то наставительницу Зима раза два-три. Наверное, с ней лучше поговорить лично. По возможности.
Или – нет.
Со времён встречи с Тихной во мне нарастали неприятные подозрения. Мало того что знания Забытых на дороге не валяются. Нужные знающие – тоже. Надо ведь понимать, кто примет знания, а кто (такие, как я) – нет, зато с удовольствием придушат или сдадут предлагающего общине. А если некто знал, кто точно примет знания и взамен сделает всё необходимое… То он среди нас. Может, даже среди Мудрых.
А может, от страха за будущее своего народа я начинаю потихоньку сходить с ума.
Или нет.
Вестники сами подлетали за письмами – для наставника и Травны сели на подоконник первыми, и я привязала плотно скрученные записки к лапкам. А вот вестник для Дремня долго не находился. Теребя письмо, я обводила вопросительным взглядом жёрдочки, но птицы не реагировали. Мне стало не по себе. Неужели и этот пишущий встрял в нехорошую историю?.. И так появилась мысль направить весточку Дорогу.
Пока я писала следующую записку, один из вестников – крупный, старый – сел прямиком на письмо Дремню. Чёрные глаза давно не видели, затянутые белесой плёнкой, но он знал свои силы и верил в себя.
– Он жив? – спросила я одними губами.
Мы с Дремнем не были друзьями – после Забытых искрящие не доверяли никому, только своему народу, – но отчего за приятеля-пишущего стало… страшно. И очень захотелось, чтобы вестник нашёл его. Непременно. И, надеюсь, Дремень просто застрял, застигнутый внезапной зимой, в какой-нибудь дыре, как едва не застряла я.
Птица склонила голову набок и замерла в столь неоднозначном положении. Значит, жив. Хотя бы. Иначе вестник не подлетел бы.
– Передашь чары? – уточнила я ещё тише.
Вестник кивнул.
Я быстро прикинула, что у нас есть общеполезного и непримечательного, чтобы и помочь, и не выдать себя. И всё-таки остановилась на осенних чарах – исцеляющих, рвущих путы, добавляющих силы.