Хотя с последним… можно было поспорить.
Но главное, я все еще была жива.
Я дернулась, терзая измученное неподвижностью тело. Наконец одеревеневшие мышцы поддались, и вместе с движением пришла боль. Спина ныла, голова раскалывалась, запястье распухло и горело. Я застонала, но вместо звука вышел какой-то надсадный хрип.
И все равно я упрямо поползла дальше, стиснув стучавшие от холода зубы.
Дальше, выше.
Пляж – тонкая полоска берега, огражденная скальными уступами, – не был пуст. Первое, что я увидела, поднявшись на ноги, – полузасыпанная песком накренившаяся лодка. И что-то потянуло туда – то ли чутье, то ли надежда, то ли едва слышный призрачный зов. Пусть я не умела грести и ходить под парусом – все равно.
Прочь, прочь, прочь отсюда. А потом…
Лорд Хенсли. Лорри. Спасение.
Не помня себя от радости, я бросилась к лодке, но, приблизившись, с разочарованием обнаружила, что днище раздроблено в щепки. На палубе, больше похожей на гору досок, валялось бесполезное весло. Парус, вырванный вместе с мачтой, украшал ближайший скальный выступ, точно снежная шапка. А в прибое спиной вверх покачивался… покачивался…
Меня вывернуло на песок водой и желчью. Я сжала губы, в надежде сдержать новый спазм, но не вышло. И забыть увиденное тоже… не получалось. Даже сквозь зажмуренные веки я видела жуткое вздувшееся тело мужчины с серой, как рыбья чешуя, кожей. И запах, совсем не похожий на запах моря…
Я вновь согнулась пополам, сплевывая горькую слюну.
Нужно было уходить. Бежать прочь от утопленника и разбитого судна. Но что-то держало, мешало отвернуться. Тянуло, почти против воли… ближе, ближе…
Волна, коснувшись носка грязной туфли, послушно отхлынула прочь, открывая взгляду то, что до этого пряталось между скал.
Белое платье, идеально сидящее по фигуре.
Волосы… я так любила расчесывать их, создавая подсмотренные у городских модниц красивые прически. А теперь косы расплелись, окутав тело каштановым облаком…
Пряди качнулись, открывая лицо.
Не тронутое тленом, будто замершее в прозрачной глыбе льда. Тихое. Неподвижное.
Мертвое.
Мэрион, моя Мэрион.
Мертвая.
Мертвая.
Бум.
Мертвая.
Бум-бум.
Мертвая.
Бум-бум-бум.
Мое сердце билось все чаще и чаще, будто вдруг решило, что может делать это за двоих. Как будто верило, что могло вдохнуть жизнь в холодное тело Мэрион, которое вода, родная стихия сестры, словно нарочно сохранила нетронутым в ожидании моего прихода.
Нет.
Нет.
Разумом я понимала – все кончено, кончено, кончено! – но сердце упрямо отказывалось верить. Оно, казалось, стремилось вырваться из груди и растопить лед, сковавший юное прекрасное тело. Зажечь румянец на бескровных щеках, заставить глаза распахнуться и засиять глубокой, насыщенной синевой, а губы – растянуться в привычной саркастичной улыбке. Вернуть мне сестру. Воссоединить нас.