— Я с тобой.
— Нет, — встретив вспыхнувший взгляд товарища, добавил, — достаточно если будет рисковать один.
Глаза лейтенанта предательски блеснули и он сдался. Отвернувшись, махнул рукой подчиненным, дескать поехали. Еще через пяток секунд Иван прыгнул за руль КАМАЗа, руки сняли тормоз и принялись лихорадочно выворачивать руль, разворачивая машину в обратную сторону, чтобы потом съехать на ведущую вглубь тундры проселочную дорогу. Разбрызгивая грязные капли по сторонам, «Тигры» рванули с места как ракеты и тут же вильнули на обочину, объезжая грузовик, помчались на максимальной скорости в сторону моря.
Разъяренным медведем ревел под капотом мотор. Разбрызгивая по сторонам капли смешенной с грязью и снегом воды, КАМАЗ мчался с максимально возможной скоростью по нетронутым человеческим руками весенней тундре, с каждой секундой все дальше удаляясь от целей неведомых ядерных террористов: людских поселений. Глаза человека за рулем выискивали неровности, машина объезжала их или перемахивала поверху. На ухабах ее высоко подбрасывало над землей, но офицер восседал на водительском сидении словно влитой. Побелевшие от волнения губы шептали слова старинной казачьей песни.
На горе стоял казак — он Богу молился.
За свободу, за народ низко поклонился.
«Все же классная машина… Какой бы еще грузовик пережил такое обращение?»
Потом мысли перекинулись на злобу дня. То, ради чего он рисковал жизнью, пылало в его мозгу, видения из детства и короткой взрослой жизни проходили перед открытыми глазами где-то рядом с картинкой раскисшей весенней тундры.
Иван совсем маленький — лет пяти, изо всех сил бежит по скошенной траве к обожаемой мамочке. Лето — самый разгар. Одуряюще пахнет сеном и нагретой на солнце пылью. Добежал, уткнулся в колени. Подхватив легкое детское тельце, ласковые женские руки подбросили его в безоблачные, бесконечно высокие небеса, цвета бирюзы. Он заливисто хохочет. И не было в это время в мире никого счастливее его!
Ой-ся, ты ой-ся, ты меня не бойся.
Я тебя не трону — ты не беспокойся.
Ой-ся, ты ой-ся, ты меня не бойся.
Я тебя не трону — ты не беспокойся.
Потом в памяти всплыл дед. В застиранной до белизны гимнастерке с внушающей уважение шириной орденской планкой на груди, в руке прадедовская шашка.
— Иль ты не казак Ваня, — мальчишка насупился, — а коль казак так и руби по-казачьи! Шашка она требует ласки, как баба, и коли ты ее любишь, то она не подведет. Вот смотри!
Дед крутанул над головой кистью правой руки, от чего клинок превратился в один сверкающий круг. Левую руку он убрал за спину, прицеливающийся взгляд впился в деревянного болвана и вдруг, блеснув высоко в воздухе металлом, весь упал вперед. Страшно и пронзительно свистнул пластаемый воздух. Верхняя половина болвана мягко и тяжело шлепнулась на землю, оставив плоскую и гладкую, словно отполированную плоскость среза.