— Морна, а вот я ещё спросить хотела, только мне вроде как неловко…
— Дак говори уже, никто ведь не слышит, тока я.
— Ну тебе уже больше пятидесяти?
— Дак пятьдесят семь мне.
— А сын у тебя один.
— Дак и чево?
— Ты больше рожать не можешь?
— Тьфу на тебя, девка. Чо-та не могу?
— А как ты предохраняешься?
— Чево?
— Ну, как предохраняешься, что бы случайно не забеременеть?
— Дак не сплю с Варой-та, вот и вся наука.
— Совсем не спишь?
Морна притихла. Смотрела, брови хмурила и опять губами жевала. Видно, что задумалась.
— Морна, я что то плохое сказала? Или обидела чем?
— Ты иной раз взрослая да разумная, а иной — как дитё мало… Ну, всё одно, научить-та тебя надо. Мало ли чо, всяко в жизни бывает. Слухай, ежели кто тебе по душе будет, а дитё рано тебе, да, упаси Единый, не замужем ты, дак ты в женские дни с мужем не спи.
— Разве это помогает? Так ведь и случайно можно забеременеть.
— Да Единый с тобой. Откудова случайно-та? Раз в пол года только и есть у женщины возможность ребеночка заделать. Уж кака бы там страсть не была меж вами, а седьмицу-та можно удержаться. А байстрюков, сама знаешь — не любят очень.
Вера выпала в осадок. Большую часть жизни, каждый месяц, день в день, она начинала пить обезболивающие. И после родов Иришки ничего не изменилось, хотя гинеколог и обещала, что пройдёт. Боль не снималась полностью, приходилось работать и терпеть. Спазмы, тошнота. А перепады настроения чего стоят, когда из-за пустяка хочется скандалить, как бабке базарной. А тут — такое счастье. Слава богу, нет-нет-нет, слава этому самому Единому за такой подарок. Ей просто необходимо остаться одной и «переварить» информацию.
— Морна, пойду я на огород. Я вчера так баку и не дополола, не успела просто.
— Иди, Елинька, иди, детка. Единый в помощь.
Вара и Гантей вернулись ближе к вечеру. Вара был слегка навеселе, что сподвигло его произносить бесконечные витьеватые любезности. К Морне он обращался монологами такой длинны, что начинал путаться сам.
— Любезная многомудрая жёнушка, которую ниспослал мне сам Единый, да будут его свет и тепло вечны, оченно бы хотелось вызнать, угодил ли скромный мой подарок его сердцу… Нет, моему сердцу… Нет, подарок мой, а серце — твоё, значится — твоему… в смысле — сердцу… Подарок, в смысле…
Морна розовела, как девочка и смеялась. Подарок явно угодил. Большой отрез персикового шёлка она прижала к груди и поглаживала, как кошку. Одежда на мужчинах была совсем грязная, местами поблескивали рыбьи чешуйки, прилипшие к ткани. И пахло от них не слишком свежей рыбой. Погнав их мыться Морна засуетилась.