Образующиеся в России кружки революционно настроенной интеллигенции и разночинцев, можно называть консорцией – объединением людей с повышенной пассионарностью, с близким мировоззрением и общей судьбой.
Отрыв правящей элиты от народа усугублялся и тем, что не только наследники монархии, но и дети дворянства воспитывались с раннего возраста западными гувернерами и гувернантками, принадлежащими совсем к иному этносу. Моральные ценности, бытовая нравственность, язык чуждого этноса на всю жизнь внедрялись в подсознание детей, несмотря на обязательные уроки православного Закона Божьего. Поэтому русские монархи, их окружение, «высший» свет стали в XIX веке этнически чуждыми своему народу.
Однако, пассионарность, скрыто разлитая в народе, сохранялась. Это позволило одержать победу в Отечественной войне 1812 года, несмотря на троекратное превосходство противника по численности армии. Перед лицом опасности в глубинах русского народа проявился тогда общий пассионарный порыв к сопротивлению и победе.
Но после победоносной Отечественной войны 1812 года Россия как этнос в фазе надлома стала постепенно терять силы, способность и волю к сопротивлению враждебной среде. Последовала череда поражений: в Крымской войне против европейских держав, в 1904-1905 годах против Японии. Хотя Россия еще и числилась в «клубе», Великих держав, но это был уже «колосс на глиняных ногах». Так называли ее за рубежом и так к ней относились. Наконец, последовала трагическая Первая мировая война, в результате которой Россия потеряла половину Европейских владений, и внутренний развал положил конец великой империи.
Изучая теперь социальные процессы в России, приведшие к этому, становится понятным, что русский этнос, застрявший в тисках сначала рабовладельческого крепостничества, затем абсолютистского имперского строя, не допускавшего свободомыслия, расколотый на сословия-касты, неуклонно терял природную сопротивляемость, пока она полностью не иссякла. Государство безнадежно отставало от вечно враждебного Запада, как это происходило и в допетровское время. Но тогда волею случая на троне оказался крайний пассионарий, вздыбивший Россию к новой жизни. Теперь же, при слабых правителях силы государства и этноса быстро утрачивались.
Немногие доступные для косной монархии пути усиления государства неизбежно повели бы только к еще большей закрепощенности народа, что было уже неприемлемо. Свежие силы могли проявиться у государства лишь с разрушением устаревших социальных отношений – имущественных и нравственных, что, однако, представлялось властям опасным. Активным деятелям протеста выход виделся лишь в либеральных идеях, причем в их разновидности «за все хорошее и против всего плохого». То есть за все, чего нет, и никогда не было в империи, – за свободу и равенство, – но будучи при этом наивно уверенными, что прочее сохранится и приложится само собой, а именно – Сила государства. Им виделось, что лишь либерализм мог ослабить костенеющую хватку умирающего режима, как и было в действительности. Однако либерализм – это призыв к безграничной свободе, ко «всему хорошему», к свободе и счастью, или современным языком – к «комфорту» для всех народов. Под «плохим», конечно, подразумевалась Сила государства, которая тогда употреблялась во вред народу, и которую необходимо было искоренить. Именно поэтому русское общество так увлеклось идеями анархизма Бакунина, отвергавшим государственную власть, полагая в сильном государстве начало всех бед.