Сон оборвался внезапно. Так резко, что я на миг ощутила себя пузырьком воздуха, безжалостно выброшенным на поверхность лесного озера из вековых илистых глубин…
Что мне снилось — я не знала. Скорее всего, то же, что и обычно — то есть, ничего. Я уже привыкла к тому, что в этой жизни не видела снов — или видела, но никогда не помнила их. Тем было лучше — потому что иначе возвращаться в реальность было бы ещё больнее…
Я помимо воли зябко поёжилась под медвежьей шкурой, наброшенной поверх лоскутного одеяла — морозное зимнее утро пришло вместе с колючим сквознячком, вовсю гуляющим по выстывшей за ночь светёлке. Улучив момент, явь тут же поспешила напомнить о себе зарождающейся саднящей болью в пальцах, лучами света, пробивающимися даже сквозь закрытые ставни и плотно сомкнутые веки, и какой-то особенно бойкой соломинкой из матрасной начинки, пребольно колющей меня в бок.
Последнее было особенно неприятно. Я набрала воздуха в грудь, выдохнула сквозь стиснутые зубы, прогоняя злость, отчаяние и боль — верных спутников, с завидным упорством приходящих встречать со мной каждый новый день — и рывком села на кровати, распахнув глаза.
Ну, здравствуй, утро! Я проснулась…
«Aule, Shaerriaenne»… Так вполне мог просвистеть лёгкий ветерок в дымоходе, или проскрипеть — деревянный пол под моими босыми ногами, или мурлыкнуть — Кис, тенью юркнувший ко мне откуда-то из сеней… Серый в пятнышках пушистый бок, словно невзначай, легонько коснулся колена, и тут же ещё раз, заставив меня насмешливо фыркнуть. Дикий-то ты дикий, Дитя Леса, и гордый, и независимый, а ласку любишь, словно обычный домашний котяра…
Иронии Кис не понял, чуть отстранился, озадаченно прянув ушами, но тут же снова наклонил ко мне лобастую голову, когда я потянулась чтобы потрепать его за загривок. Второй рукой одновременно я попыталась нашарить у изголовья кровати шерстяной платок — ночь и вправду выдалась настолько холодной, что «съела» без остатка всё тепло от натопленной накануне печки.
И мгновением позже едва не взвыла от боли, неожиданной и резкой, тысячами раскалённых игл пронзившей сразу обе кисти моих рук…
Кис, шарахнувшись от неожиданности, мявкнул, с недоумением глядя, как я, шипя сквозь зубы, баюкаю руки у груди. Затем, наверное, почувствовал… Подошёл, сел рядышком у кровати, поднял на меня глаза цвета расплавленного золота… И заурчал. Тихо-тихо. А потом всё громче…
И я почувствовала, что боль понемногу отступает.
Смаргивая предательски выступившие слёзы, я принялась осторожно разминать искорёженные пальцы сначала на правой, затем на левой руке, до тех пор, пока боль не стала терпимой. Такой, как всегда.
