Глава 17
Привет от А.Р.Г.У.С
— А у тебя чего так кисло? — Спросил я Бородинского.
— Да мне хватает. Пистолет бы еще добыть или обрез какой. Я было уж мехводу позавидовал — тот допёр у вас обрез поклянчить, а я нет. А сейчас думаю, мне б пригодился.
— Зачем? От него толку…
— Да мы ж не просто так к вам в шкаф оружие сложили. У нас дети у обоих. В палатке ружья не бросишь, таскать постоянно такие бандуры запаришься. А совсем без оружия тоже нельзя. Вот и думаю я, пистолет или обрез надо.
— Ну, будет лишний — поделимся, — сказал я. — Хотя постой, у нас несколько ружей в туалете от Петьки заперто. Я притащил сумку, и достал из нее… Что сверху лежало, то и достал: МЦ 225-12.
— Вот, если его аккуратно укоротить, отличный револьвер получится.
— А не жалко?
— Дружище, мы под пули вместе лезли! И может еще полезем.
— Сегодня уже никуда не полезем. Ночь на дворе. Предлагаю накатить по чарке — и по люлькам.
— А мы не будем возражать.
Палтус взял МЦ-шку и, сказав «Я щас!», умчался.
Мы уже открыли консерву и откупорили бутылку, когда он вернулся, держа перед собой чудовищный револьвер. Из него не надо было стрелять — его достаточно было навести на противника, тот умер бы от жалости. Ствола оставили сантиметров десять, безжалостно отпилив цевье. Барабан, казалось стал еще больше. Приклад был отпилен по рукоятку, а в рукоятку была ввинчена антабка с ременной петлей.
— Серега, это что за ужас?
— Вы ж сами обрез хотели…
— Блин, рубите ему руки, испортил ружбайку!
— Да ладно, мужики, мне пойдет. Нормально.
— Дядьки, а мне ружье дадут?..
— Догонят и еще дадут…
Несмотря на события последних дней, полное отсутствие понимания происходящего на поверхности, постоянные мысли о судьбе близких и друзей, мы находили в себе силы на шутки. Наверное, мозги так устроены. Горит слабая лампочка, на столе нехитрая снедь и пятьдесят капель, рядом знакомые лица — и вроде уже еще один день прошел. Вроде и жить можно. А в десяти метрах породы над головой лежит в развалинах Город, в котором прожил всю жизнь. И гниют останки тех, кто ходил с тобой по одним улицам. Думая об этом, можно свихнуться, а если руки не заняты делом, думаешь об этом часто. Думаешь о том, что наверху — и за стеной. Во тьме тоннелей, за дверью, наспех заваренной стальными листами.