— Бабушка!
— Вот тебе и бабка Мотя, — пробормотал полицейский Федька, с силой скребя затылок всей пятернёй. — Вот тебе и Юрьев день!
— Бабушка Матильда! — Астра наклонилась к бабке. Бабка не двигалась и не дышала. Ни одна складка не двинулась на её платье, и серебристые локоны вокруг лица лежали неподвижно. — Бабушка!
— Не трогай её, — придушенно сказала Дунька, тиская передник и моргая заслезившимися, красными глазками. — Померла она. Намедни сказала, дождусь внучку, и помирать буду. Вот и померла.
Астра поднялась с лавки. Отчаянно взглянула на полицейского, склонившегося над телом бабки Матильды. На Дуньку, теребившую фартук. Бросилась к двери, пробежала сени, едва не свалив по дороге ведро с веником, и выскочила на крыльцо.
На дворе было по-прежнему тихо, в ветвях яблони пищали и возились маленькие птички и где-то на деревне горланил петух.
— Да что же это, — пробормотала Астра, обводя двор невидящим взглядом. — Да что же это, куда ни приду, всюду одно и то же!
Она обняла столбик крыльца и заплакала. Её трясло от рыданий, слёзы катились по щекам, падали на дерево крыльца и впитывались, оставляя мокрые звёздчатые следы.
— Ну, Дуня, я пошёл. У меня дел ещё невпроворот. — Полицейский ступил на крыльцо, доски скрипнули. — Потом загляну. К вечерку.
Он положил Астре руку на плечо и сказал душевно:
— Да ты не убивайся, бабку мы твою не оставим, всё сделаем, как положено. Вон, Дуняшка поможет.
Астра оторвалась от столбика, и, чувствуя острое желание опереться на сильное плечо, а в глубине души отомстить негодяю Фоме, обхватила Федьку обеими руками и прильнула мокрой щекой к синей форменной рубашке.
Увертюра. Сон 1
Тео подобрал полы рубашонки, нагнулся, уперев ладошки в стол. Брат Варсонофий вдумчиво перебрал замоченные в ведёрке розги, выбрал несколько, и смачно шлёпнул себя по широкой ладони. Тео съёжился, обдуваемые сквозняком оголённые места пошли мурашками.
— Знаешь ли, дитя, за что терпишь? — веско сказал брат Варсонофий.
Тео шмыгнул носом. Мотнул головой.
— Тогда начинай читать. Вот от сих до… пока не скажу, — монах взмахнул розгами. Вымоченные прутья взвизгнули.
На столе лежала книга, раскрытая посередине. Пожелтевшие по краям листы, со следами капель воска, регулярно отчищаемых послушниками, покрывали неровные строчки угловатых букв. Самые красивые строчки начинались с картинок. Всадник в доспехах, тычущий копьём извивающегося под копытами коня чешуйчатого змея; сидящая на камешке прекрасная дева, закутанная с головы до ног в плащ с капюшоном; а иногда просто лесной зверь. В каждую картинку была вписана буква, искусно сращённая с рисунком, и казавшаяся частью пышно цветущего куста или продолжением рогов благородного оленя.