В Сараево встретился с гражданским и военным ооновским руководством, а также с лидерами мусульман. Важно было донести до них мысль: от новой вспышки кровопролития вокруг Сараево они почти ничего не выиграют, а также предупредить о возможности провокаций. Сообщил Изетбеговичу, что 21 февраля собираюсь приехать в Сараево. На его удивлённый вопрос ответил: «Хочу отметить здесь свой день рождения». Это было, конечно, мальчишество. Риск, причём не столько физический, сколько профессиональный и политический, был слишком велик. (Спецпредставителю Президента России не пристало оказываться под натовской бомбёжкой!) На «зеро» по сути ставился весь накопленный дипломатический капитал.
Из Сараево на знакомом Ил-76 вернулся в Загреб, где наш посол Леонид Керестеджиянц сообщил, что мне предписано возвращаться в Белград. Зачем — станет ясно на месте.
В Белграде связался из посольства по закрытой связи с Козыревым. Получил установку: проработать с сербами такой вариант — они по просьбе России отводят от Сараево свои тяжёлые вооружения, а мы вводим в район наш миротворческий контингент (в Хорватии к северу от Сербии на базе в Клисе находилось 800 российских миротворцев). Сильная идея. Однако её реализация требовала чёткой координации с сербами, дабы наши солдаты не оказались в эпицентре вооружённого конфликта.
Я пошёл к Милошевичу, он пригласил Караджича, и мы в общих чертах обговорили схему, хотя конкретных заверений не прозвучало. Как минимум требовалось ещё убедиться в том, что наш миротворческий батальон прибудет в Сараево вовремя, а также получить согласие на это ооновского руководства в Боснии.
Вернувшись в посольство, стал связываться по закрытой связи с министром обороны Грачёвым. Дежурный отрапортовал мне, что министр на объекте, а там нет телефона. «Что это у вас за объект без телефона?» — удивился я. Видимо, мне удалось достаточно напугать дежурного, чтобы на объекте нашёлся телефон. Павел Сергеевич вскоре перезвонил и заверил — завтра же отдаст приказ о подготовке передислокации российских миротворцев.
Что касается согласия ООН, то, к счастью, к этому времени у нас уже были наработаны хорошие контакты и с руководителем ооновской миссии в Боснии и Герцеговине японцем Ясуши Акаши — без лишней волокиты мы получили согласие на прибытие наших миротворцев в район Сараево.
Что же касается сербов, то в запасе у меня имелся ещё один козырь — мне предстояло вручить Слободану Милошевичу послание президента Бориса Ельцина (прежде Ельцин держал дистанцию от сербского президента из-за сомнительной международной репутации последнего). Послание было составлено в точных и корректных выражениях. Под ввод наших миротворцев Россия «просила» сербов отвести свои тяжёлые вооружения от Сараево. Ознакомившись с текстом, Милошевич впал в нехарактерное для него эмоционально приподнятое состояние. «Кто всё это придумал?» — спросил он. «Замысел родился между Ельциным и Козыревым», — ответил я. «Козырев умён, — воскликнул президент, — он умнее американцев!» Затем, попросив меня никому не говорить об этом, Милошевич куда-то позвонил, и через несколько минут в его кабинете появился генерал Младич. Мы уселись втроём за небольшой круглый стол, где обычно и вёл свои переговоры Милошевич, президент стал переводить генералу российское послание с английского на сербский. Когда он дошёл до того места, где Россия «просила» сербов, Милошевич поднял указательный палец: «Молимо, Ратко, молимо». Однако, несмотря на весь этот напор, Младич так и не сказал ничего определённого. Заручившись чёткой позицией Москвы и поддержкой Милошевича, я направился в Пале, для того чтобы расставить все точки над «