Громыко производил сильное впечатление. Предельно жёстко реагируя на слова американца, он всё же оставлял некие проблески, которые намекали на готовность к продолжению диалога. (На круглом столе, который много лет спустя я организовал в Нью-Йорке в связи со столетием Громыко, Генри Киссинджер так охарактеризовал переговорную манеру советского министра: в начале переговоров его стремление достичь компромисса «не было немедленно очевидным».)
Громыко хорошо понимал и говорил по-английски, однако официальные беседы предпочитал вести на русском, хотя и отказывался от перевода с английского. Каждый переводчик знает, что одно дело — просто записывать чью-то речь, а другое дело — записывать, готовясь к переводу. На одной из бесед (причём не на первой) Громыко вдруг спросил меня: «А вы успеваете записывать?» Когда я ответил утвердительно, он потребовал: «Переведите последние несколько фраз». К счастью, мой вариант его устроил.
Говоря о «трудностях перевода», забегу немного вперёд, к периоду своей работы в Посольстве СССР в Вашингтоне, где я хотя и занимался ограничением вооружений, но иногда привлекался к ответственным переводам. В начале эпохи Горбачёва в Вашингтон приехал советский министр внешней торговли, по тем временам неординарное событие. В Овальном кабинете Белого дома его принял Президент США Рональд Рейган. Первое впечатление — Рейган выглядел точно так, как его картонные изображения, рядом с которыми за небольшую мзду можно было сфотографироваться на улицах Вашингтона (двигался он несколько странно, его конечности были как будто на шарнирах). После относительно непродолжительной беседы с Рейганом, в ходе которой президент не выглядел слишком уверенным, время от времени поглядывая как бы за подсказкой на своего госсекретаря Джорджа Шульца, предстояла более продолжительная встреча в государственном департаменте. В кабинете Шульца собралась довольно большая группа высокопоставленных американцев. Наш министр начал свою речь с 12-минутного монолога на русском языке, сопровождаемого разными жестами и переменами тона, но без перерывов для перевода. Озадаченный Шульц смотрел на своего собеседника не без изумления. Передо мной стояла задача переводить так же ровно двенадцать минут, по возможности, с такими же жестами, что я и сделал. Как-никак, к этому времени за плечами у меня была большая практика.
Говоря о практике, да и вообще о накопленном опыте, нельзя не сказать, что ничто не дало мне так много, как работа переводчиком на советско-американских переговорах по ограничению стратегических наступательных вооружений.