Сама не знаю, что мешало мне сейчас воскликнуть: «Давай вернемся в Эшентаун! И плевать на согласие дядюшки, на эту жеманницу Эстрелью, которая настойчиво набивается мне в подруги… Плевать на них всех!» Может, это была гордость, или уроки Элейн Фонтерой оставили в моей душе более глубокий след, чем я предполагала, но мне хотелось, чтобы подобное предложение исходило от Кеннета. Чтобы он хоть раз показал мне, как сильно во мне нуждается.
«Ведь это я в тот раз примчалась к нему в Лонгбери! И это я первой призналась ему в любви! Разве не справедливо, чтобы он тоже проявил решительность и сделал следующий шаг?»
Однако Фонтерой не сделал ничего подобного. Предложив мне руку, он подвел меня к удобному (ладно, относительно удобному) широкому пню, на который можно было присесть. В насквозь мокром февральском лесу не так просто найти удобное местечко для разговора. Я попросила:
— Расскажи мне об Астилии.
«И прежде всего — об этой мисс Рамирес!» — возопила моя ревность, хоть я и не позволила ей вырваться наружу.
Кеннет, казалось, смутился:
— Да, мне было важно, чтобы ты узнала… Я потому и хотел поговорить… думаю, это будет честно.
Начало не слишком обнадеживающее. Я молчала, чувствуя на себе его взгляд — он, верно, собирался с мыслями, решая, с чего начать.
— Как ты знаешь, меня послали в Алькор, чтобы поддержать Филиппа IV в переговорах с правителем Сацилии. Переговоры очень быстро зашли в тупик. Король Ральф был так горд своими победами, что выставил Астилии совершенно немыслимые условия соглашений, от которых даже Филипп, этот добродушный увалень, пришел в ярость. Все же он надеялся избежать войны. Но тут возмутились астильские гранды, чья гордость, видите ли, тоже чувствительно была задета. Генерал Рамирес был одним из самых непримиримых противников короля Ральфа. Он стоял с полком в Пирренах, почти рядом с Сацилией и, по слухам, громко заявлял, что один рейд через границу сделал бы сацилийцев более сговорчивыми. У Рамиреса нашлось немало сторонников. Поскольку в столице от меня было мало толку, я отправился на север Астилии с приказом короля слегка остудить тамошние горячие головы, чтобы их проделки не повредили робким росткам мира…
Помолчав, Кеннет задумчиво качнул головой:
— Все равно из этого бы ничего не вышло. Знаешь, Пиррены — это особая территория, почти что другая страна. Там живут племена пьекоро: уж на что астилийцы вспыльчивы и спесивы, но северяне далеко их в этом превзошли! Чуть что — бурлят, как «тхаколи», их шипучее вино. Каждый второй из пьекоро — бандит, знает все тайные тропы в горах и считает делом чести курить только контрабандный табак. Шайки партизан-герильерос на севере почти все состоят из пьекоро. Как ты понимаешь, мое сочувствие в этой войне всегда было на стороне Астилии, но однажды я наткнулся на хижину, в которой герильерос пытали пленных сацилийцев… — тут Кеннет запнулся, виновато взглянув на меня.