Еще чуть-чуть, и я бросился бы перед Катиной мамой на колени, но чувствовал, что должен заглянуть в конверт. Это неподписанное письмо, казалось, жгло мне руку.
Наталья Евгеньевна, видя, что я замолчал, захлопнула дверь.
Я опустился на ступеньки и попытался распечатать конверт, но руки меня не слушались. Я знал, что найду там маленький листок бумаги, исписанный Катиным крупным доверчивым почерком, но слова, которые она напишет, будут страшными, и сунул конверт в карман.
Какое-то время я бесцельно бродил по улицам. Может быть, я и веду себя, как дурак, но трусом меня не назовешь. И все-таки прошел, наверное, целый час, прежде чем я решился достать это прощальное письмо. Я знал, что это именно оно. Завернул в подъезд, на двери которого, на мое счастье, не было кодового замка, и, остановившись в пролете между какими-то двумя этажами, не помню какими, все-таки распечатал конверт.
«Константин…» — прочел я. Собственно говоря, дальше можно было не читать. Катя никогда, даже в день нашей с ней первой встречи, так меня не называла, и то, что она это сделала, означало самое худшее. И все-таки я стал читать дальше.
«Константин, я больше не хочу иметь с тобой ничего общего. И все же считаю нужным сказать тебе, что наши пути должны разойтись. Не вздумай меня искать, потому что все равно вместе мы с тобой больше не будем. Я думала, что все мое счастье в тебе, но ошиблась. Катя».
Наверное, в тот момент у меня закружилась голова, потому что как-то внезапно я обнаружил, что уже сижу на заплеванном полу. Все, что я видел перед собой — стена, испещренная автографами и афоризмами на разных языках, черное пятно от обгоревшей спички на потолке, разбитая лампочка, лестница — все будто покрылось серой рябью. Отчаянно болела голова, как будто ее распирало изнутри. Такое состояние раньше у меня случалось, только когда я готовился к экзамену в последний день. Разница состояла в том, что тогда в голове хотя бы были мысли, а теперь не было ничего. Правда, одна, назойливая, вертелась, но я никак не мог ее ухватить. Какие-то стихи… Нет, строчки из песни, кажется. Только вот из какой?
«Простым стеклом — вот чем была моя любовь», — мысли наконец перестали ускользать от меня, и я вспомнил, когда пел ей эту песню. И вот словно яркая вспышка — Волга, догорающий костер и Катя, доверчиво прижавшаяся ко мне и со страхом говорящая о том, что вдруг наши с ней объятия разобьются, как в той песне. Она-то, бедная, так боялась, что подобное когда-нибудь произойдет. А я еще клялся, что этого никогда не случится! Вот и случилось, и так быстро.