Но этого не произошло. Костя несколько удивился, когда на сцену вышла стройная женщина невысокого роста, вовсе не похожая ни на новомодную штучку, ни на женщину с веслом. Она была молодая, но Костя почему-то ждал, что певица окажется совсем девчонкой, ведь молодежь любит «болеть» за кумиров своего возраста. Этой же было лет двадцать шесть-двадцать семь. В ее возрасте многие уже успевают сделать себе карьеру, а она только начинает.
Она была хорошо сложена, пожалуй, только немножко худовата, не соответствуя мировым стандартам, что почему-то очень обрадовало Костю. Похоже было, что эта молодая женщина собиралась взять свое не внешностью, а голосом. Да и наряд ее не имел ничего общего с нарочито задрипанными джинсами, обтягивающими футболками и кроссовками на полуметровой платформе, какими так любят щеголять представители молодежной попсы. На Кате Спрингс было открытое элегантное платье серебристо-серого цвета.
Она была, бесспорно, красива, но в чем заключалась эта красота, Константин, как ни вглядывался, понять не мог. В чертах ее лица, пожалуй, не было ничего из ряда вон выходящего, но улыбка, которой певица поприветствовала сидящих в зале, и мягкое сияние не серых, не зеленых, а какого-то особенного дымчато-зеленоватого цвета глаз невольно притягивало к себе взгляд.
Константин смотрел на американку во все глаза. Ему почему-то показалось, что он уже где-то видел это лицо, эти глаза, эту улыбку. Ему даже почудилось, как это было ни глупо и ни невозможно, что эти глаза и губы когда-то улыбались ему одному, а не всему залу, как сейчас. Конечно же, это были глупости. Костя никогда ее раньше видеть не мог, но почему-то навязчивое ощущение не покидало.
— Спасибо, — сказала Катя, улыбнувшись совершенно особенной улыбкой. Она, конечно, адресовалась всему залу, но каждый, кто в этот момент смотрел на певицу, был уверен, что улыбается она именно ему. Вот и Константину тоже так показалось, хотя умом он понимал, что в первые минуты тому, кто стоит на сцене, зал кажется безликой серой массой.
Катя запела. В один миг Константин отбросил все ненужные мысли, захваченный этим пением, этим голосом. Это был совершенно особенный голос. Нет, на первый взгляд казалось, что ничего особенного в нем нет. Вопреки уверениям неприятного типа в вечернем костюме не было диапазона в три октавы, не было ни особой звонкости, ни нарочитой «простуженной» хрипотцы, которую многие певицы держат за свой главный козырь. Но была в голосе этой маленькой женщины особенная чистота, свежесть и бархатистость, чем обладает не каждая, кто мнит себя звездой. Это пение, волнующее, завораживающее, хватало за душу. Через минуту-другую Константин ничего не видел и не слышал, кроме этого голоса и его обладательницы. Даже Витька, всегда отличавшийся здоровым цинизмом, как-то сразу растерял его весь, вплоть до последних крох, и сидел, безотчетно вцепившись в подлокотники.