Как бы то ни было, с Леной можно было поговорить о чем угодно: подобно барону Мюнгхаузену, она считала, что выход есть из любой ситуации. Даже той, которая кажется безвыходной. Правда, в отличие от барона Лена не врет, почти. Если и привирает слегка, то только в интересах клиента, как сама объясняет.
Мне кажется, что Лена — психолог от Бога. Обычно, если рассказываешь кому-нибудь о своих проблемах, становится хоть чуть-чуть, но совестно: все-таки не покидает ощущение, что навешиваешь чужие проблемы на человека, у которого и своих-то, наверное, хоть отбавляй. Честно говоря, так было у меня даже с Костей. Я сто раз жалела о том, что как-то дала волю своим чувствам, сказала, что боюсь нашего с ним будущего: вдруг оно получится не таким, как мы хотим? Помнится, тогда был чудесный вечер на Волге, горел костер, и Костя одну за другой пел мне песни о любви, совсем не такие, как та, которую он споет на выпускном… Впрочем, я, кажется, отвлеклась. О чем это я? Ах, да, о том, что Лене можно было открывать всю душу, не чувствуя себя при этом бессовестной, настолько по-доброму она относится к людям. Редкий дар, я считаю. Побольше бы таких, как она, и мир стал бы лучше и светлее.
Вот почему я позвонила подруге домой и на ее радостное «конечно, приезжай поскорее» явилась к ней с чемоданом.
* * *
— Итак, он тебя бросил, — заключила Лена, неторопливо помешивая ложечкой чай.
Мы сидели в ее уютной кухоньке с клетчатыми занавесками на окнах и пили чай с пирогом. Впрочем, в тот момент я, кажется, глотала чай и слезы в равных пропорциях, тогда как Лена — вот счастливая! — довольствовалась одним чаем.
— Нет, что ты, — возразила я, — это же я его бросила. Ведь я ушла с вечера, я написала ему эту записку. И не забывай, пожалуйста, что это именно я скрылась в неизвестном направлении, то есть для тебя, конечно, в известном, но для него-то нет.
— Все чушь, — уверенно заявила Лена. — Тебе только кажется. Ну, как ты не понимаешь? Он шел на выпускной, а у него в мыслях уже сидело то, что все так и закончится.
— Не может быть, — сказала я. Все-таки на этот раз подруга перегибала палку.
Но Лена, величественно, будто за ее спиной стояли сейчас Фрейд, Юнг, Леви, Карнеги и прочие светила, с успехом разбирающие по косточкам человеческую душу, если у нее вообще есть косточки, поднявшись и опершись обеими руками о стол, произнесла, не теряя ни капли своей убежденности:
— Наверняка ты дала ему повод для ревности.
— Да не давала я никакого повода! — возмутилась я и вдруг осеклась. Внезапно вспомнила, как странно вел себя Костя тогда, увидев конверт в моем учебнике. Еще показалось невероятно смешным, что он приревновал меня к Витьке, но, оказывается, смешного было мало. А еще он так настойчиво интересовался тем диском! И ведь почему-то это только сейчас пришло мне в голову. Он не подошел, когда я покупала этот диск для Лениного друга, по ее личной горячей просьбе. Значит, именно в тот момент Костя начал что-то подозревать. Но почему? Почему ему вдруг пришло в голову, что у меня могут быть близкие отношения с кем-то другим? И тем более с Сережей, которого, впрочем, чаще называли «Сапогом»?