— Да, деда, она там одна. Если пушку поставить, то стену цитадели с воротами картечью осыпать может. Приступающих вражеских солдат отгоняя. От штурма их отваживая, а если полезут на стену, то с лестниц, ежели приставят, сбивать.
— Вот видишь, не напрасно учил тебя воинскому ремеслу — понимать начала. И стреляешь хорошо, не баловалась огненным боем, как девка пустоголовая, а серьезно овладела, — дед погладил ее по голове и прижал к себе крепкой рукой, зашептав в ухо:
— В башне той дверь прочная, железом окованная. Как зайдешь за нее, то площадка под орудие малое или старый фальконет. Да из тромблонов картечью стрелять удобно — ворота видны как на ладони. Ох и поляжет завтра солдатиков, если створки вовремя не откроют — их из бойницы той расстреливать весьма сподручно выйдет. Подпоручик бедовый у «смолян», только опыта воинского совсем не имеет, пороха на войне не нюхал даже понюшки, ран пулевых и штыковых не получал. А кровь пролитая, лучше любого капрала с палкой, дурь махом выбивает!
Дед замолчал, а Маша с замирающим сердцем представила, что может быть завтра, если ворота внутренней цитадели не захватят с налета. В тот главный момент времени, когда верные императору Иоанну Антоновичу караульные солдаты их отворят.
— Пушку тогда подкатывать придется, да ядрами створки проломить — бомбы то у нас нет, а ее скоро не сделаешь, хотя пороха у меня в арсенале имеется в достатке. Ты понимаешь, что если сразу в цитадель не ворвемся, что эти упыри из Тайной экспедиции Власьев с Чекиным с нашим государем сотворить успеют?
Маша представила, и ее сердечко захолонуло от ужаса. Ведь убьют ее цесаревича любимого, тут и гадать не надо. Недаром он в записке написал, что на то тайный приказ от самой императрицы имеется, что совсем даже не «матушка», а злая мачеха. Заколют сталью острой, шпагой али штыком, а тогда все — с башни на камни бросаться нужно от позора, да лютых пыток избегая — ведь всех на дыбу подвесят, кто за царя-праведника с оружием выступил на защиту. Но главный ужас и бесчестие в том, что погубят своей неумелостью того, кто их помощи который год терпеливо ожидает, в темном подземелье страдая.
От таких мыслей слезы выступили на ее глазах, но дед продолжил свой рассказ дальше:
— Вниз с площадки лестница, полтора десятка каменных ступенек. Затем комнатенка караульная токмо для одних господ офицеров, что над узником постоянно наблюдают. Кроме них сюда входа никто не имеет. Тут еще светло — свет от бойницы падает. Шкаф и стол стоит, лавка и топчан для сна. Оружие свое, как в «секретный каземат» входят, они снимают и на лавку или шкаф кладут. Шпаги у них там, да по паре пистолетов — сам видел. А в углу полено доброе стоит, тряпкой обмотано. Мерзость страшная, только негодяи такое удумать могут!