— Я, кажется, спросил тебя о чём-то?!
Мимо меня она проходит в комнату, неся блюдо с картошкой. Плетусь следом, слепой от злости, дрожащий от страха.
— Ну так как? — спрашивает Тюбик у Жэки.
Я не понимаю, о чём они, но, видимо, Тюбик прочно отвлёк Жэку от Тоши или объяснил, что при мне не надо ухаживать за ней, уж не знаю, но Жэка не смотрит на неё, говорит о конкурсе фантастики. Конечно, я предполагаю в Жэке коварство, может, завтра же он явится в Тошину школу и уведёт Тошу к себе, но сейчас мне явно ничего не грозит. А Тоша сникла: сидит равнодушная, холодная, тычет вилкой в картошку и не ест.
Зато Жэка с Тюбиком усердствуют — у них ужа гора индюшачьих костей, а они берут ещё и ещё, и картошку лопают, и салаты. Жуют, чавкают и говорят о конкурсе.
На Тошу Жэка в самом деле не обращает больше никакого внимания, и я окончательно успокаиваюсь, и я снова гостеприимен и любезен и даже поднимаю тост за процветание свободной живописи. Жэка соглашается со мной: «Да, да, живопись должна быть свободной» — и выпивает коньяк залпом, как водку. Жэка — само расположение ко мне, хлопает по плечу, называет Птахой. Расстаёмся мы лучшими друзьями, сговариваемся встретиться на теннисном корте. Я уверен, в Союз художников меня примут, но пока не знаю, какой ценой я расплачусь за поддержку Жэки — теннисом или Тошей.
Когда правители уходят, я наливаю себе бокал коньяка и выпиваю залпом, как только что выпил Жэка.
Мне становится жарко, возвращается злость на Жэку, но обрушивается она на Тошу.
— Нет, ты скажи, он назначил тебе свидание? — подступаю я к ней.
Тоша носит посуду и остатки пиршества на кухню. Я возникаю у неё на пути, когда она держит на блюде башню из грязной посуды и мисок с салатами.
— Дала ему телефончик? — допытываюсь я, загораживая ей путь. — Как ты смотрела на него! Понравился?
Она ставит на стул посуду, идёт в коридор, срывает с вешалки шубу, подхватывает сапоги и выскакивает из дома. Так мгновенно всё это происходит, что я не успеваю сообразить, что же произошло. А когда соображаю, она уже на лестнице. Я настигаю её, хватаю за руку, волоку наверх.
— Ты куда? К нему?!
Она морщится, но ещё молчит. Пытается вырваться, сбежать от меня, я волоку её в квартиру, захлопываю дверь.
И вдруг она истошно кричит:
— Я ненавижу тебя. Ты отвратителен мне. Как и твои приятели. Уйди! Прочь из моего дома! Ты мне противен!
— А он не противен? — кричу я и замолкаю. Сквозь вязкий туман эхо: «Я ненавижу тебя. Ты отвратителен мне».
— Ты ничтожен. Подражаешь своему папику! — с моей интонацией она произносит слово «папик»!