Это первая Тошина картина, которую я увидел. От неё невмоготу.
И тайна, которую мне не разгадать, не в разрушенной жизни, запечатлённой на полотне, а в контрасте между светящимся лицом Антонины Сергеевны и её мироощущением, в котором лишь скорбь и смерть.
Всё в картине непривычно. Небо не лёгкое, как положено быть небу, это не воздух, оно твёрдое, без просвета, ещё мгновение, и своей чёрной тяжестью навалится на дерево, дом, женщину. Небо и корни выписаны одним цветом. Лишь окна — живые, и тёплый свет идёт от не родившегося ребёнка.
То, во что верила Антонина Сергеевна, её обмануло, а просто в живую жизнь — неба, природы, земли — она не верит. Почему же тогда улыбается, чему радуется?!
Я совсем запутался. Был уверен, в ней генерирует светлая энергия и выплёскивается на всех нас и созидает в каждом из нас покой и желание творить, а в ней, оказывается, одна чернота. Как же она живёт с такой безысходностью?!
Не выдержал, отвёл взгляд от полотна — хоть что-то живое увидеть!
Да это не комната — картинная галерея! Полотна повешены тесно, одна к одной, без просветов. И прежде всего бросаются в глаза пятна — ярко-красного на ярко-голубом или жёлтом, зелёное — на оранжевом, голубое, почти прозрачное, — на светло-сиреневом. Неожиданно сочетающиеся цвета будоражат, притягивают взгляд прежде к себе, и лишь потом, когда тебя просквозил холод или ошпарил красный свет, открываешь смысл картин.
На меня смотрят скорбные старики, обиженные птицы и звери. На лицах людей легко читаются пороки и слабости.
Вот кровь на снегу. Большие бьют маленького. Но фигуры размыты, палачи — пятнами, не лица у них, маски, с оскалами зубов, с замороженными глазами. И пятна-дома подступают к пустырю, на котором драка. Дома-близнецы сплюснули пустырь со всех сторон, между ними нет щели, через которую ребёнок может убежать от расправы.
А вот убивают собаку. Не люди — садисты, с изуродованными, сдвинутыми в жестокость лицами.
Что же это за видение такое? Почему привлекает внимание Антонины Сергеевны лишь то, что болит, мучается? Значит, она врала мне и всему классу, что смысл жизни — в гармонии и радости души?
— У меня есть сметана, пойдём, я испеку оладьи, ты, наверное, хочешь есть. — И мимо меня, пришибленного, она идёт в кухню. Бросаюсь следом, лишь бы поскорее вырваться из этой горькой комнаты!
Кухня в розовых тонах: занавески, стены, кафель возле плиты и мойки, кастрюли и полотенца.
— Ты, наверное, голоден, — повторяет она и в миске что-то сбивает: шлёп, шлёп ложкой.
Да, я ужасно голоден! Зефир Зверюги давным-давно растворился во мне, и в желудке урчит. Глотаю голодную слюну.