— Но если я чувствую, что я не художник, а математик? Ты не понимаешь, я плохой художник, я в последние годы написал всё, что мог написать за целую жизнь, меня не тянет рисовать, я не люблю, я не хочу… зачем мне быть художником? Я хочу быть учёным.
Папик пристукнул об пол ногой, глаза его недобро сверкнули.
— Мне лучше знать, художник ты или нет. Я породил тебя. Ты — мой, понимаешь, мой сын, и я лучше знаю тебя, чем знаешь себя ты. Тем более ты сейчас не в себе, не можешь решать.
— Домострой какой-то, — разозлился я. — И очень я в себе. Уж про себя-то я лучше знаю, чего хочу. И я сам решу свою жизнь!
Папик захохотал. Он хохотал сладко, долго, демонстрируя во всей красе свои замечательные зубы. А когда отсмеялся, сказал:
— Ну-ну, считай, что так. Это твоё утверждение показывает незрелость твоего ума, твою слепоту и глухоту. Ха-ха-ха! — захохотал он снова. — Никто ничего сам не решает, мальчик. Ты — на рельсах, и они давно, со дня рождения, благополучно везут тебя туда, куда нужно обществу, чтобы ты ехал. Своё слово я сказал. Если ты любишь мать, ты становишься художником. — Он не добавил «и стараешься», это подразумевалось, он знал меня — если я буду что-то делать, я буду «стараться», из кожи буду лезть вон, чтобы это получилось.
Как во сне, получал я аттестат, слушал красивые напутственные речи.
Тоша сидела подавшись к залу. Улыбалась дежурной улыбкой. Неужели она так любила наш класс, что ей больно расставаться с ребятами?
Вот подходит к президиуму Рыбка. Тоша улыбается ей вымученной улыбкой и точно так же, как Рыбка, обречённо слушает косноязычную от волнения речь директора, хвалебную речь Зверюги. Тоша чего-то боится. Чего? Они с Рыбкой смотрят друг на друга — повязанные любовью.
Рыбка осталась хрупкой. Глазастый загадочный для окружающих подросток. Каждую минуту своей жизни в школе я чувствовал Рыбку рядом: она говорила то, что сказал бы я, поступала так, как поступил бы я, и вместе с тем я был от неё совершенно свободен, ничем не обязан ей.
Сейчас, увидев, как смотрит на Рыбку Тоша, я невольно позавидовал — на меня Тоша никогда так не смотрела.
Все учителя говорят ребятам хорошие слова, Тоша молчит.
Почему ей так не по себе?
Утренний разговор с папиком всплывает в ту минуту, когда директор, протягивая мне аттестат и пожимая руку, говорит:
— Уверен, Холодов, ты оправдаешь наши надежды — станешь известным художником.
Художником?!
Нет, я не считал законченным наш с папиком разговор. Решил завтра же утром явиться домой и, застав папика врасплох, выложить свои аргументы. Папик же любит меня! Не захочет же стать причиной моей неудавшейся жизни!