— Я в самом деле голодна! — улыбнулась она. Храбрый заяц!
В одну минуту я разделал печёнку. Её было кот наплакал — получилось шесть небольших кусков. А масла в холодильнике не оказалось. Магазин на углу. Сбегаю за минуту. Но у двери я резко затормозил: на какие шиши куплю? У меня же ни рубля. Пропил, скотина!
Попросить? Язык не повернётся. Что делать?
Вернулся на кухню и застыл посередине. «Скотина, подонок, дрянь», — честил себя. Тупая башка не умела найти выхода.
И тут я увидел бутылки из-под кефира. Они стояли в самом углу кухни, три чистых бутылки. Из детских походов с мамой в магазин я знал: их же можно продать или обменять на молочные продукты! Целых сорок пять копеек! Да у меня завалялось копеек пятнадцать. А сколько стоит масло?
Масла получилось сто пятьдесят граммов, да ещё сдачу дали.
Сковородка потрескивала, когда я бросил в неё сразу половину купленного масла. Масло почернело. Я испугался — что теперь будет? Потоптался перед шкворчащей, плюющейся сковородой и вывалил все куски печёнки сразу.
Что делать дальше, я не знал, сковорода трещала и продолжала громко плеваться.
Я видел, мама переворачивала котлеты лопаткой. Лопатку не нашёл, стал переворачивать ножом, но нож был узким, а кусок широкий, и переворачивалась печёнка плохо. Всё-таки, весь взмокнув, перевернул.
Готово? Не готово? На свой страх и риск выключил сковородку. Я смотрел на почерневшую корочку печёнки и обливался холодным потом: вдруг не то сделал?
Понёс печёнку в самой красивой тарелке.
— Большое спасибо, — слабым голосом сказала Тоша. Не села, так, лёжа боком, и стала есть. Жевала медленно, долго, и я не мог перевести дыхание, вдруг печёнка сырая? — Вку-усно, — протянула она по-детски. — Я думала, не дождусь тебя, умру с голода.
Я выскочил из комнаты. «Дерьмо, ничтожество, пьяница», — честил себя, умирая от жалости к её цыплячьей шее, выпирающим точно у истощённого ребёнка лопаткам. «Как смел пьянствовать, когда ей — плохо?! Без меня она мучилась! Из-за меня!»
Только в эту минуту до меня дошло: она вырезала моего ребёнка! Она вырезала его с болью и мучается теперь.
— Гриша, пожалуйста, дай попить! — тихо позвала она.
Я забыл поставить чайник!
Ночью у неё началось кровотечение.
Жизнь сама вводила меня в знание человеческих мучений. Я исполнял все её приказания: подкладывал под ноги подушки, заваривал крапиву, выбивал из холодильника лёд и с трудом впихивал мелкие куски в грелку. То одно ребро, то другое у этих кусков оказывалось шире горла грелки, я отпиливал, отбивал ножом и даже откусывал нетерпеливо, и скоро рот стало жечь от холода.