Меня тоже разобрало, взял и брякнул, что, раз я мужик, то именно я семью должен содержать. Да с пьяных глаз позвал Сан Саныча в гости:
— Приходи, Сан Саныч, посидим поговорим.
— А что, возьму и приду! — храбро воскликнул Сан Саныч. — И буду пить чай. И поговорим. А что?
Я засмеялся глупым смехом, представив, как к нам с Антониной Сергеевной придёт наш первый общий гость, мой товарищ, и мы, все трое, будем сидеть за общим столом и разговаривать. Холодок страха просквозил меня и пропал — а что, жить так жить открыто, имею же я право позвать гостя?!
В этот день я вернулся поздно, в полвосьмого. Открыл своим ключом дверь. Дом встретил меня тишиной.
Он и обычно встречает тишиной, но обычно я знаю: Тоша или стоит перед мольбертом, или готовит еду, или стирает. В тот день меня встретила тишина бездействия. В гостиной — в Тошиной мастерской Тоши не было. На кухне не было. Я кинулся в спальню.
Она лежала как-то странно, согнувшись, притянув коленки к груди, как ребёнок, — худенькая и маленькая.
Она плыла у меня перед глазами: то приближалась, то удалялась и исчезала, никак я не мог собрать её в фокус.
«Я пьян», — с ужасом понял я.
— Тоша! Тошенька! — Первый раз в жизни я назвал её так. — Что случилось? Тошенька?! — лепетал я.
Она повернула ко мне улыбающееся, очень бледное лицо.
— Ничего страшного. Обыкновенный аборт. Только почему-то сильно режет.
— Зачем?! — выдохнул я. И прикусил язык. Я сам мог ответить — зачем. Тут её-то одну не в состоянии содержать, себя-то устроить никак не могу, куда с ребёнком?!
Но о ребёнке я тут же забыл — ей больно, что-то режет! И будто я был с ней одним существом — почувствовал рези в животе. Пьяный дурман рассеялся.
— Тошенька! — Я гладил её руки, её плечи. — Ты голодна. Чем накормить тебя? Давай я приготовлю.
«Приготовлю?» — подумал холодея. Да за всю жизнь я себе яичницы не поджарил. В глубине души понимаю, женщина — такой же человек, как мужчина, но мой папик установил в доме порядок: его и меня надо обслуживать. Чайную ложку, что рядом с ним в ящике стола лежит, он потребует подать, о какой готовке может идти речь?! Мама ходила за нами следом, подбирала разбросанные вещи.
— В холодильнике есть печёнка. Сумеешь поджарить?
Я сорвался с места, готовый нестись и в тот же миг зажарить всё, что только она ни попросит.
— Погоди, — остановила она меня. — Сначала вымой холодной водой, потом ножом сними плёнки, посоли, обваляй в муке, тогда клади на раскалённую сковородку с маслом. Мука на полке.
Голос её слаб. Ни кровинки в лице. Ей больно. А вдруг она умрёт?