И старый ловелас погрузился в воспоминания прошлого.
* * *
Как часто любовь на заре, в полуночи, нечаянная, отчаянная, мимоходная, крепкая, преходящая, скоропалительная бросает двух человек в объятия друг другу. В тот момент — главное это удовлетворение страсти, охватившей тело, и мало кто вспоминает о душе и о последствиях столь непродолжительного восторга любви. Физиология она у всех одинакова, глаз не имеет. Разум — у каждого свой. Редко кто думает о последствиях, плодах любви, и как эти плоды должны себя чувствовать, появившись непрошенными на свет и зачастую ненужными тем, кто их произвел. Этим «родителям» абсолютно неизвестно о том, как живут их «цветочки», на чьем окошке цветут или засыхают никому не нужные.
Родители же, прожив жизнь, так и не узнают о своих произведенных на свет чад, и им невдомек какое горе мыкают большинство из них.
Таким путем появился на свет еще один горемыка. Он прожил в детдоме свои семнадцать лет. В день рождения ему вручили аттестат зрелости, полученный в школе, пару белья, немного денег и определили его место проживания. Им оказалось село Демьяново, в котором располагался тогда еще совхоз «Путь Ильича», в двадцати километрах от районного центра.
Вокруг Демьянова стояли еще несколько похожих сел, чахнувших от недостатка внимания руководства. Наступала новая эпоха, которая вскоре получит наименование «демократия», а пока на экранах телевизоров появился Михаил Сергеевич Горбачев и своими многоречивыми обещаниями поверг народ в надежду получить вскоре «манну небесную».
Все перестали смотреть кино и переключились на баталии политиков. Это было так необыкновенно, как если бы при Сталине подойти и плюнуть при всех на его памятник.
— Какой правитель, необыкновенный, смелый, решительный, повернёт нашу серую жизнь на 360 градусов, — радовались люди, толпами собираясь у совхозного громкоговорителя, где слышался голос нового вождя.
Под дебаты политиков в ожидании чуда-дня проходила жизнь сельчан.
— «Любо, братцы, любо, любо, братцы, жить», — распевали крестьяне и запивали свое будущее счастье самогонкой, которая была запрещена, но имелась в каждом доме.
Саньку привезли в совхоз под вечер на попутной машине и так как директора не нашли, оставили его в конюховке, так именовалась избушка, где хранится сбруя для лошадей.
Он сидел на выщербленной скамейке рядом с конюхом и угрюмо молчал. Весь он был какой-то бесцветный, худой, узкоплечий, горбящийся, в желании скрыть свою длину. К тому же еще и не разговорчивый. Конюх Алексеевич узнал от человека, доставившего новенького в совхоз, что вырос тот в детдоме, в ремесленное не поступил по причине слабого здоровья и бестолковости, и посему направлен в совхоз для определения на работу.