Выпили золотого токайского, посмаковали, похвалили.
— Вы ведь о пасторе рассказывали не без тайной мысли? — спросил наконец Шувалов. Лицо его уже разгладилось и опять светилось благодушием.
— Вы правы, Иван Иванович, не без тайной…
— Кто вас уполномочил… Нет, скажем иначе: кто вам посоветовал просить за Тесина? Уж не фельдмаршал ли Фермор?
— Помилуйте, ваше сиятельство, я с графом Фермором двух слов не сказал, только присутствовал один раз на званом обеде. Просить за пастора Тесина меня уполномочила только моя совесть. Мы очень сблизились с пастором за время знакомства. Он носит свой сан с честью, он воистину пастырь духовный, и к нему не может пристать никакая скверна.
— Хорошо, князь, что вы пришли с этой просьбой ко мне, а не к другому. Сейчас просить за Тесина небезопасно. Обвинения, предъявленные ему, очень серьезны.
— Да слышал я об этих обвинениях. Вздор и грязные сплетни! — в сердцах воскликнул Никита.
— Ах, мой друг, кабы можно было все так легко обозначить и с рук сбыть. Тесин выйдет из крепости только тогда, когда будут сняты обвинения с графа Фермора. А он виноват перед государыней. Тут и отступление нашей армии к Висле, и не взятый Кольберг…
— Но как может Тесин отвечать за не взятый Кольберг?
— Да уж так жизнь наша дурацки устроена. Судя по вашим рассказам, Тесин честный человек. Его держат в крепости как бы заложником. Оправдается Фермор за Цорндорфскую баталию — это для всех ладно будет.
— Он может оправдываться за нее всю жизнь, — с горечью заметил Никита.
Он почувствовал, что устал от беседы, которая началась так многообещающе. Будь они неладны, эти светские визиты! Дома его ждет не дождется Мелитриса. Казалось, дорвался до счастья — ликуй! Ан нет… Жизнь немедленно предъявила иск по старым счетам, и опять он влип в тайны и заговоры. И кто жертва? Тесин… воистину жертвенный агнец, овца бессловесная. Сидит теперь в темной каморе, вид отвлеченный, молится за все человечество, а самого-то ангел-хранитель оставил без присмотра. Вначале думалось, что доказать невиновность Тесина будет так же просто, как белое назвать белым, а черное, соответственно… ну и так далее. А на поверку вышло, что перед тобой стена, ты будешь биться об нее головой, пытаться прошибить с разбегу, а она, неприступная, будет упруго отбрасывать назад, не оставляя на своей гладкой поверхности ни вмятины, ни трещинки…
— Все решит государыня, — участливо заметил Шувалов, и Никита отметил вдруг, какие тревожные у него глаза. — И хоть поручиться за благополучный и скорейший исход событий не могу, но заверяю: разговор сей не пропадет втуне. Я вам верю, Никита Григорьевич.