Сняв бинт с шеи, подивился бледно-розовой узорчатой полосе на горле. Как-то уже доводилось такую видеть. Я задумался и вспомнил название. «Странгуляционная борозда». Блин! Пацана пытались удавить? Цепью? За что?? Да что ж это за мир такой! Не... надо разбираться. Там не получилось, так здесь за мальчишку кому-то ответить придётся. Или я не Миша-Лапа! Дальнейшее любование на себя «красявого» ничего особо нового не принесло.
Конечно, досталось этому телу крепко. Как только и выжил малец... Хотя, может и не выжил, раз я здесь. Но теперь точно выживет. И если бы не замызганный и запущенный вид, то мальчишка на первый взгляд вполне даже так себе ничего. Мне он даже понравился. Вот только эти лохмы сальные и пепельно-серые от грязи надо обрезать, а то, как у девчонки почти до плеч свисают. Пацана помыть-подстричь и будет тот ещё красавчег! Закончив осмотр доставшегося мне тела сматываю все бинты в один рулон и направляюсь «на свою» половину.
И тут одна из створок двери отворяется и в комнату входит дородная женщина. Я даже восклицаю от удивления. Ну вылитая Фрёкен Бок из мультика про Карлсона! В руках у неё находится небольшая миска и чашка. Она поворачивается на вскрик и, взглянув на меня, на секунду замирает. Ну, да! Видок-то у меня сейчас ещё тот. Я-то себя во всей красе уже видел. И хорошо, что после горшка, а то ведь и маленькая неприятность могла бы от неожиданности приключиться. А она меня такого «красивого» только сейчас увидела. Я ж до этого весь перебинтованный лежал.
Её лицо вдруг побледнело. Из ослабевших рук выпала сначала чашка и упала, расколовшись об пол и залив его чаем. Следом задребезжала и покатилась по паркету миска, пятная пол брызгами какого-то варева. А затем и сама хозяйка, закатив глаза и прижимая руки к груди начинает медленно оседать на пол. И тут внутри меня что-то словно прорвалось, меня окатила волна безудержного отчаяния и с душераздирающим криком я бросился к этой незнакомой женщине.
— Мама! Мамочка, не умирай! Прошу тебя!
Ухватив осевшую на пол женщину за плечи, из всех своих тщедушных силёнок стараюсь не дать ей завалиться на спину. Почему-то мне это кажется важным. Меня всего колотит от начавшейся истерики, и я кричу и кричу, давясь словами и слезами:
— Мамочка! Родненькая, только не умирай. Это я, твой Мишка. Пожалуйста! Не оставляй меня! МАМА!
Я обнимаю её за шею и целую лицо, целую руки, обильно орошая их слезами и непрестанно кричу:
— Мамочка, милая, не оставляй меня!
Вокруг суетятся и что-то кричат какие-то люди, кого-то срочно посылают за каким-то «Семёном Марковичем», меня безуспешно пытаются оторвать «от мамы». Отчаянно брыкаюсь и лягаюсь не желая отцепляться, но в какой-то момент меня опять накрывает темнота и я проваливаюсь в беспамятство.