Такой демарш худрука вызвал предсказуемое неудовольствие начальства, и Мендель всё чаще стал «поглядывать» в сторону филармонического товарищества. Начавшееся противостояние мне очень не понравилось. В клубе мы были сами себе хозяева и в наш репертуар никто не вмешивался. Но что будет, если мы перейдём под крыло «профильной» организации? О былой свободе придётся забыть и это самое малое что нас ожидает. Но были и другие проблемы, связанные с таким возможным переходом.
Для нас уйти «под крышу» филармонического общества было непросто ещё и по той причине, что сразу «зависали в воздухе» две кандидатуры наших музыкантов. Толика Волкова, имеющего «волчий билет» ещё со времён учёбы в консерватории и Сергея Осадчего, как сына «социально чуждого элемента». Да и ударная установка являлась собственностью конторы. А без неё мы уже не представляли дальнейшего существования ансамбля. Уже точно не помню кто, но кто-то из музыкантов в «моём» времени высказался в том духе, что, мол, «ваша группа настолько хороша, насколько хорош ваш ударник».
Полностью согласен с этим высказыванием. Ударная установка просто перевернула мир эстрадной музыки разделив его на «до» и «после». И где нам в случае чего брать новую установку, мы понятия не имеем. Но и выполнять возросшие требования к ансамблю нам было нереально. Надо было как-то решать эту проблему и «посовещавшись» с Менделем мы решили обратиться за помощью к Столярову.
— Ну а от меня-то вы чего хотите? — Григорий Арнольдович по моей просьбе согласился принять Фляйшмана. И теперь мы втроём сидим в его кабинете и Мендель, горячась рассказывает моему ректору о нашем ансамбле и ситуации вокруг него. Выслушав наши проблемы, профессор задумчиво крутит в руках карандаш и недоумённо на нас поглядывает. — Я не имею к филармоническому товариществу никакого отношения. И хотя знаком с его руководством, но даже не представляю, чем могу вам помочь.
— Помогите нам организовать и провести концерт в здании филармонического общества!
— Что? Где? — похоже мой профессор настолько ошеломлён столь нахальным предложением, что даже его привычная мне сдержанность даёт трещину.
— Мендель Иосифович, а в здании Оперы, Вы-таки свой концерт провести не желаете? А шо? Если уж болеть, так на всю голову, чего мелочится-то насморком? Ну, ладно, Миша ещё не совсем понимает, что можно, а что нет, но Вы-то взрослый человек! Вы как себе представляете выступление самодеятельности на сцене, где пел сам Шаляпин! Да вы в своём уме? Это же профанация искусства, если не сказать большего!