Когда газеты критиковали нас, а часто и оскорбляли, люди утешали нас, уверяя, что нападки лишь доказывают наши достоинства, так как в противном случае нами просто никто бы не интересовался. А как истолковать нынешнее молчание?
Не думайте, что я жажду увидеть свое имя в газетах. Я стою выше этого и смеюсь над мнением прессы и так называемых художественных критиков — они, как на подбор, один глупее другого. Нет, с точки зрения искусства, ничто не переменилось: я знаю себе цену и отношусь к себе взыскательнее, чем любой критик. Но на вещи надо смотреть и с точки зрения коммерческой. Не признавать, что моя выставка была плохо подготовлена и плохо разрекламирована, значит не смотреть правде в глаза. Нужно было любой ценой заблаговременно заручиться поддержкой прессы, так как даже умные люди из числа любителей не совсем безразличны к шуму в печати. Поверьте, я не стремлюсь к популярности и не желаю, чтобы обо мне шумели так же, как об акварелистах и еще кое о ком, но я считаю, что нас знают мало и картины наши видят слишком редко. Об этом следовало помнить, коль скоро мы решили время от времени устраивать выставки. Но я, видимо, уже надоел Вам своими жалобами. Мне придется закончить свое слишком затянувшееся письмо тем же, с чего я начал — с разговора о деньгах, без которых мне не обойтись…
Если Вы не сможете мне помочь, я буду вынужден продавать кому попало, хотя, на мой взгляд, докучать любителям было бы крайне нежелательно, особенно сейчас. Надеюсь, Вы поймете, почему я так обеспокоен и так хочу, чтобы Вы нашли возможность дать мне эту сумму.
Извините за длинное письмо и не сердитесь на то, что я нахожусь в таком подавленном состоянии.
54
[Пуасси],
5 апреля 1883 г.
Дорогой господин Дюран-Рюэль,
… Я тем более удручен, что ничего не могу делать. Я рассчитывал сегодня начать поиски дома, потому что через десять дней нам придется покинуть Пуасси. Все это очень беспокоит меня, так как я давно уже не работаю и очень устал от бесконечных забот. Если бы я обосновался в определенном месте, я мог бы, по крайней мере, писать и померяться силами с судьбой, но нам приходится уезжать, хотя я ничего не успел закончить. Мысль об этом нестерпимо мучит меня, тем более что и Вы можете дать мне лишь очень немного денег. Что делать? Ей-богу, не знаю. Тем не менее будь что будет, я должен поговорить с Вами откровенно и прошу Вас ответить мне с такой же откровенностью…
Найдете ли Вы возможность прислать мне дважды по 2000 франков — 10-го и 14-го, в канун нашего отъезда? Очень боюсь, что нет. В таком случае мне останется лишь обратиться к Фору, который, вероятно, с победоносным видом выставит меня за дверь. Уверяю Вас: я очень встревожен, а мне так хотелось бы вновь приняться за работу! Итак, пришлите мне то, что обещали прислать завтра, и напишите откровенно, осуществимо ли то, о чем я Вас прошу, и могу ли я на Вас рассчитывать. Напишите мне также, смогу ли я рассчитывать на Вас, если когда-нибудь окончательно обоснуюсь, так как мне надоело вечно переезжать с места на место, что сопряжено с огромной потерей времени и невозможностью работать. Устроившись наконец, я буду наезжать в Париж лишь раз в месяц, в определенный день. С нетерпением жду ответа от Вас. Если он будет отрицательным, я постараюсь извернуться, как сумею.