Регент был как нельзя более недоволен этим ударом и счел удобным приписать памфлет человеку, достаточно насолившему ему «Царствующим ребенком», где изобличалась преступная связь Орлеанского с дочерью.
Увидев однажды ненавистного поэта у Пале-Рояля, герцог подозвал его и спросил:
— Месье Аруэ, бьюсь об заклад, что заставлю вас увидеть то, чего вы еще не видели.
Это был явный намек на «Я видел», и поэт его понял. Тем не менее он с невинным видом спросил:
— Что же это, монсеньёр?
— Бастилию.
— А, монсеньёр, оставьте ее для тех, кто уже видел! Предложение, однако, не помогло. По одной версии 17-го, по другой — 16 мая 1717 года сьер Аруэ был арестован и препровожден в Бастилию. Сохранилось подлинное письмо Филиппа Орлеанского от 15 мая 1717 года с таковым распоряжением. Был и приказ «царствующего ребенка».
Д’Аржансон, интендант, или начальник, полиции, был отцом двух друзей Франсуа Мари, свойственником маркиза де Комартена. Казалось бы, его можно не опасаться. Но он был служакой и подписал ордер на арест мнимого автора «Я видел», Аруэ-сына, предъявленный тому в собственной квартире.
Арестованный сохранил еще столько присутствия духа, что описал невеселую историю в стихах.
Но зато он вышел из себя и вскочил как бешеный, когда уже в Бастилии полицейский комиссар Изабо спросил, что ему сделал регент.
— Как, вы не знаете, что мне сделал регент? Он меня выслал за то, что я рассказал публике о его Мессалине! (Есть данные, что к «Мессалине» было добавлено «проститутка» — речь шла о герцогине Беррийской.)
И тут Франсуа Мари Аруэ, как мог в подобных условиях, отомстил за преследования, пустив в ход оружие, которым владел превосходно, — неистощимую на выдумки изобретательность.
Изабо спросил узника, где его бумаги.
— В моем бюро.
— Не верю. У вас есть другие. Где они?
Тут-то у Франсуа Мари и родилась дьявольская идея.
— В уборных, — ответил он.
Более точных указании не последовало. При всем несовершенстве тогдашней канализации уборные были на каждой улице, если не в каждом доме. 21 мая комиссар Изабо получил привилегию обыскать отхожие места. Ничего, разумеется, не обнаружив, он доложил шефу, по всей видимости тому же д’Аржансону.
— Ищите до конца! — распорядился интендант.
Поиски продолжались с тем же результатом, пока Изабо, догадавшись, что узник зло над ним подшутил, не объяснил это начальству.
Между тем шутнику живется в тюрьме несладко. Особенно светский человек страдает из-за отсутствия предметов туалета. Просит принести «два индийских платка — один для головы, другой для шеи, ночной чепец, помаду…» и прочее, столь же необходимое. Но не забывает и про Гомера, и про Вергилия, его «домашних богов».