Но первое «я» Вольтера — конечно, тоже литературное — это рассказчик и главный герой «Философических писем», молодой француз, сеньор, но и путешественник и философ. Эта книга была подготовлена первенцем вольтеровской прозы — «Историей Карла XII». Под влиянием эмпирической философии Локка опыт — основа познания и раннего английского реализма, уже там он перешел от высокого стиля «Генриады» к простому повествованию, конкретности и точности в описании событий и нравов. Пользуясь свидетельствами очевидцев и множеством источников, достиг исторической и психологической достоверности, создал характеры Карла XII, Петра Великого, других действующих лиц.
В «Истории Карла XII» была авторская позиция, но отсутствовало еще это «я» рассказчика, делающее его главным героем. А оно-то и придало такую неопровержимую убедительность, такую пропагандистскую силу книге, по праву названной «Философическими письмами», труду поистине философскому в том смысле, который придавался философии в XVIII веке (она включала историю, политику, этику, эстетику, критику теологии, картину нравов, являя собой просвещение в широком понимании, и наряду с передовым образом мыслей, критикой теологии, отсталых учений, абсолютизма, непременно — легкость, изящество изложения, противостояла схоластике и педантизму), и произведению художественной литературы.
Если бы в двадцати пяти главах этого небольшого, но удивительно емкого сочинения были бы без этого «я» даны те же описания английских нравов и характеристика английской государственной системы, те же портреты людей знаменитых и безвестных, автор так же познакомил бы читателя с английскими сектами и одобрил бы терпимость господствующей религии, изложил бы ученье Ньютона и Локка, прославил бы английскую коммерцию, высказал бы суждения о литературе и театре, совершил бы экскурсии в историю Англии и Древнего Рима, выразил бы восхищение тем, какое уважение в этой стране оказывают ученым, писателям, артистам, — противопоставление двух берегов Ла-Манша получилось бы бесспорно. Но в книге не присутствовали бы те восторг и негодование, сочувствие и юмор, пусть и скрытая, но очень определенная программа действий, то субъективное начало, которое придало взрывчатую силу самой объективной правде (иногда в пропагандистских целях автор от нее и отклонялся).
Без «я» рассказчика, мыслителя и главного героя «Философические письма» не стали бы первой бомбой, брошенной французским Просвещением в феодализм и религию, и поэтому «главной книгой века», как ее называли, не потрясли бы так умы современников, не оказали бы такого влияния на ход истории.