В «Вруте» и «Смерти Цезаря» Вольтер стремится, следуя Шекспиру, возродить на французской сцене политику, гражданские страсти, забытые со времен Корнеля, и идет дальше собственного «Эдипа», откровенно выступая как республиканец.
В «Заире» он хочет привить французской трагедии шекспировские подлинность чувств и гуманизм, избирает главным героем султана Иерусалима, мусульманина Оросмана, наделив его, однако, и добродетелями христианина и стремясь к сложности характера, о которой писал Формону.
Сам по себе восточный сюжет и восточный герой для французской трагедии новацией уже не были. И в «Заире» Вольтер явно учится у «Баязета» Расина, притом что очевидно — Оросмана автор старается сделать по образу Отелло.
Очень важным для Вольтера было и то, что его главная героиня, пусть и воспитанная в магометанской вере, в серале, — француженка и европейцы многие другие персонажи трагедии.
Сходство, более внешнее, чем истинное, с трагедией Шекспира этим не ограничивается. Заира, подобно Дездемоне, погибает от руки возлюбленного из-за рокового недоразумения. Там — платок, здесь — письмо, неверно истолкованное. Любовь Заиры так же всепоглощающа, как у героини Шекспира. Оросман не ревнив, как Отелло (здесь Вольтер отступил от замысла, изложенного в письме Формону), и даже осуждает ревность. Это, впрочем, можно объяснить не одним влиянием английского образца, но и тем, что и сам Вольтер не ревнив в полном соответствии с французскими нравами XVIII столетия.
Обратим внимание на своего рода автобиографичность «Заиры». Вольтер писал трагедию о подлинной, большой любви в то самое время, когда отказался от любовных интрижек, незадолго перед первой истинной своей любовью к Эмилии дю Шатле.
Есть в «Заире» и свой Яго — Коросман.
На этом сходство кончается, и начинаются различия. Недаром трагедию возводят к влиянию не одного «Отелло», но и «Баязета».
Уже то, что убитая героиня падает в самой глубине сцены, почти за кулисами, как бы материализует «смягчение» Шекспировой грубости, французскую галантность, которой Вольтер не избежал, как ни старался избежать. Вольтер не достиг и силы страстей Расина, талант которого, как все в эпоху рококо, неверно считал «сладостным».
Именно потому, что она отвечала французским вкусам своего времени, «Заира» уже на премьере в Фонтенбло исторгала слезы у публики, как исторгала и потом. Вторым доказательством неслыханного успеха трагедии было число зрителей, сопряженное с коммерческим эффектом. Первые девять представлений «Заиры» собрали 10210 зрителей, оплативших свои места. (На первые девять представлений популярнейшей трагедии того времени «Инесса де Кастро» было продано меньше — 9517 билетов.) Число по тем временам астрономическое, весомое и теперь. Вольтера, недовольного «Заирой», это приводит в трепет.