Я привел одно из немногих критических замечаний Ракаи. Вообще-то он осторожен и сдержан в оценках, не торопится с высказываниями, что, очевидно, выручает его в трудных ситуациях. Как-то поздно вечером машину, в которой мы с ним ехали, остановила полиция.
Мухаммед вышел и долго объяснялся с блюстителем порядка. Оказалось, одна из фар была неисправна. Нам пришлось поехать в мастерскую менять лампу. И только после этого он оказал, что «в городе интеллигент может заставить себя уважать, но в деревне за такую неисправность пришлось бы платить». Я заметил, что с полицейским он говорил по-арабски, а в мастерской по-французски, хотя работали там одни марокканцы, а и находилась она в довольно бедном и неказистом районе. Когда я спросил его о причинах такого разноязычия, Мухаммед улыбнулся:
— Мы здесь говорим на том языке, на каком удобно в данный момент. С полицейским мы обо всем договорились по-арабски — так менее официально. А в мастерской все говорят по-французски, поскольку приходится употреблять много технических терминов, и поэтому проще договориться на этом языке.
Ни у Мухаммеда, ни у других марокканцев я не почувствовал никакого комплекса в отношении выбора языка общения.
Не будучи жителем Касабланки, Мухаммед тем не менее неплохо знал город, в котором часто бывал. «Рабатский» патриотизм у него прорывался крайне редко.
— Вот этого у нас нет, — кратко заметил он, указывая, например, на бидонвиль около новенького небоскреба Шерифского (государственного) управления фосфатов. В других же случаях (в частности, при виде менее ужасающего бидонвиля — даже с огородом — недалеко от факультета экономики) он отмалчивался.
— А вот дома для рабочих, имеющих работу, — показывал он мне новенькие кварталы дешевых тускло-оранжевых пятиэтажек на берегу моря. Мы ехали по набережной, сплошь застроенной отелями и увеселительными заведениями, ресторанами, ночными клубами. Все они носили экзотические названия: «Тарик», «Тропикана», «Лидо». Прибрежная часть была тщательно огорожена я разделена на пляжи «Сиди Абд ар-Рахман», «Кон-Тики», «Сан Бич», «Майами», «Таити», «Скала Идена» и т. п.
— Посещение пляжа, — говорил мне еще в 1980 г. гид Мустафа, — в Касабланке стоит пять-семь дирхамов. Но зимой — не сезон, и они закрыты.
От воспоминаний меня отвлек Мухаммед, кивнув на ресторан «Риад ас-Салям», в котором однажды обедали участники симпозиума. По роскоши его интерьера, как и внешнего вида, можно судить о тех, кто бывает здесь в разгар туристского сезона. Мухаммед показал мне также «виллу саудовского принца», которую я видел еще в 1980 г. и издали узнал по высокому, оригинальной формы, минарету домашней мечети принца. Теперь она расширилась и представляет собой фактически два огромных дворца, возвышающихся над берегом. Говорят, что только возведение стены вокруг виллы стоило миллион долларов. Возможно, это лишь слухи, так как всюду в арабских странах принцев Саудовской Аравии считают сказочными богачами и чуть ли не волшебниками, которые все могут.