С новенькими человеко-собаками стойку тренировал Клисс, сажая их на пуфики перед зеркальной стеной специального зала и устанавливая для каждой требуемое положение головы, конечностей и хвоста. Самым непонятливым он тихо давал указания на русском, английском и, как показалось Тане, французском и испанском языках.
«По всей Земле прошлись, сволочи», — подумала Таня, глуша злость, чтобы не поддаться бесполезным инстинктам. Убийцы получат по справедливости, если она сумеет выжить и обучиться, а не если будет бездумно бросаться на них.
Для каждой породы собак была предусмотрена своя, отдельная, правильная стойка. Тане было велено задрать нос вверх, вытянуть хвост прямо, голову повернуть вполоборота, задние лапы отставить чуть назад, правую переднюю установить ровно, а левую приподнять до уровня груди, согнув в суставе. В таком положении стоять было не слишком удобно, зато можно было вволю рассматривать себя в зеркале, чем Таня и занялась.
Она была похожа на собаку не больше, чем единорог на осла.
Не больше, чем сказочная фея на замученную доярку.
Не больше, чем клятва на крови на простое «да».
Бледно-рыжая шерсть отливала золотом и стекала с боков роскошными прядями. После стрижки эти пряди стали короче и не касались земли, но закурчавились сильнее, чем раньше. Длинный хвост был богат и роскошен, как у лисы в студёную зиму, а торчащие вверх уши были плюшевыми, треугольными, с небольшими смешными кисточками, как у рыси. Глаза у Тани были большие, темно-карие, с влажной поволокой и с загибающимися вверх длинными ресницами — ну вылитый олененок Бэмби! Никогда ранее Таня не видела у собак таких ресниц, а ощущая на своей морде нечто подобное при каждом моргании, искренне недоумевала, что бы это могло быть. Впрочем, шелковистые ресницы и выразительный взгляд хорошо гармонировали с ее собачьей мордочкой: умной, изящной, с широким лбом и вытянутым носом, как у колли. Пропорциональное телосложение и ровные мощные длинные ноги превращали Танино отражение в зеркале в эталон собачьей красоты, она невольно залюбовалась своим новым телом. Да, не человеческим, но ведь человеком можно оставаться в любом теле, разве нет? И наоборот, Набарра никак нельзя считать человеком, хоть и ходит он на двух ногах. Набарр — простая прямоходящая мразь.
Таня почувствовала на себе чужой недобрый взгляд, скосила глаза и наткнулась на цепкие глазки Клисса: светлые, словно вылинявшие на солнце. Верный помощник Набарра нехорошо усмехнулся, и Таня поежилась, отворачиваясь. Её напугал не только взгляд, но и еле ощутимое изменение запаха Клисса: он стал солоноватым, каким становился запах Набарра, когда он замахивался на Таню палкой и с наслаждением «воспитывал» её, приучая не скалить зубы и не рычать в его сторону. За прошедшее время Таня убедилась, что запах людей чуть-чуть меняется, когда они испытывают сильные эмоции: кисловатые нотки обозначали страх, горькие — злость, слащавые — злорадство, солёные — агрессию, а про другие она пока ничего не знала — других ярких эмоций негодяи не испытывали. Ничего, через день она покинет питомник!