Я бегу так быстро, как только способна. Завыть и то позволить себе не могу — тут же обнаружат. Приходится переставлять лапы по знакомым тропам. Из густого ельника выбираюсь на старую поляну, где раньше было наше дневное лежбище.
И словно оказываюсь в другом мире. Мне в нос сразу же ударяет запах — еще более резкий и сильный, чем раньше. Уши оглушают звуки. Глаза слепят огни.
Еще одни люди! Да сколько же их?! И что делают здесь? А главное: почему я со своих нюхом заметила их, только столкнувшись нос к носу? Не учуяла ни их терпкого запаха, ни костровой гари?
— Волк! — кричит один, заметив меня.
— Как прошел только? — ворчит второй, вставая со шкур. Серебрится клинок его в черноте ночи, горит, что белый огонь.
— Ха, давненько я мечтал о волчье шкуре!
Я рычу, когда один из них делает шаг ко мне. Убежать бы, да тяжело поворачиваться спиной к арбалету, что нацелен на меня.
Но не пустятся же они вдогонку? Я не дичь, на которую охотится человек. Он боится меня. Должен бояться.
Я позволяю себе развернуться, чтобы пуститься в бег. Делаю пару шагов, как вдруг бок пронзает резкая боль. Но я нахожу в себе силы переставлять лапы. Еще. Еще. Пока не понимаю, что я пала на землю. А снег мягок…
* * *
— Сдалась же тебе шкура волчья, Сат, — укоряет его Ильяс. Глаза его, что айвинский песок, светлые, внимательно смотрят во тьму.
— А ты-то что за мной пошел? — набычившись, отвечает Саттар, поглаживая рукоятку кенара.
— Да жаль тебя, дурня. Волки коварны. А мне твоя шея пока что дорога.
На снегу, что алая лента, лежит кровяной след. Не уйти далеко зверю с такой-то раной. Слышат они рядом протяжный стон.
— Ильяс!.. — пораженно восклицает Сат, что шел впереди.
Сначала тот ничего не видит, кроме крови, что вино, пролитой на снег. Потом понимает, что черное рядом — это не проталина, а темные волосы, что разметались по земле. Со снегом, чисто-белым, совсем слилась обнаженная бледная кожа. Но врут глаза ему, врут. Ибо на земле истекает кровью совсем не угольно-черная волчица.
* * *
Я слышу хруст снега под их сапогами. Люди. Мерзкие люди. Как ненавижу я вас. Нет зверю врага более подлого. Сама шелохнуться не могу. Хо-лодно. Зубы сводит. Стреляйте! Бейте! Не мучайте больше…
— Ильяс!.. — снова говорит один из них.
А больше… больше я ничего не слышу. Не могу. Не в силах я держать глаза открытыми.
Очнувшись, я удивилась. Еще дышу. Живая… Не прибили.
Меня несут. На руках несут, а не волокут тело по снегу. Силы были бы — вывернулась. Но мне и глаза открывать тяжело: веки тяжелые-тяжелые. А рана в боку огнем горит. Но все равно холодно. В Асйбенге по-другому не может быть.