Раздался еще один взрыв аплодисментов, но мое участие в этом действии было завершено.
Еще одна короткая пауза, и занавес снова поднялся. Это была странно торжественная сцена с чудесными декорациями: уединенная пустошь близ Стокгольма. Две замшелые колонны, поддерживающие поперечную перекладину из ржавого железа, мрачно возвышаются посреди сцены. Они отвечают назначению виселицы, и с них все еще свисают ужасные цепи, в которых подвешены преступники.
Я медленно продвигаюсь вперед, чтобы в этом ужасном одиночестве найти растение, высшей добродетелью которого является забвение. Царит тишина; во вступительном речитативе первые ноты моего голоса, умоляющие Небеса о мужестве, кажется, с трепетом разносятся по пустому пространству, а затем замирают в ужасе. Я подхожу, отступаю, снова подхожу и наклоняюсь, чтобы сорвать волшебные листья. Далекие часы бьют полночь. Я не могу сорвать траву — я люблю! И все же, великое Небо, направь и укрепи меня. Я сорву ее. Я снова поворачиваюсь и вижу короля!
Затем следует великолепная сцена сомнения и страсти — борьба чести, дружбы, верности и самой страстной любви, которую скрывает опускающийся занавес!
Еще один долгий шквал аплодисментов. Меня выводят к краю сцены; букеты падают вокруг меня; ослепительный эффект огней исчез. Я вижу огромное количество обращенных ко мне лиц, по многим из них текут слезы.
— Ах, мадемуазель, — говорит мсье Лакруа, целуя мне руку в неистовом восторге, — я никогда не видел такого великолепного успеха!
Затем последовала великолепная сцена, представляющая бальный зал с цветами, мириадами разноцветных ламп, позолоченными колоннами и толпой танцоров в богатых костюмах, с черными бархатными масками. Это смятение, это великолепие — опьяняло. Я вышла с одной стороны, Густаво — с другой.
Но за королем вплотную следовала фигура в черном домино. Мои глаза внезапно остановились на этом мужчине. Он держал в руке шляпу с плюмажем, и его светлые вьющиеся волосы разительно контрастировали с его костюмом. Странное чувство охватило меня; мое сердце замерло; у меня перехватило дыхание.
Мне предстояло обратиться к Густаво. Суфлер дал знак; сцена ждала меня; я заставила себя идти вперед. Незнакомец внезапно шагнул ко мне и снял маску.
— Элис! — сказал он. — Я люблю тебя! Я не могу жить без тебя! Будь ты хоть на краю света, я все равно последую за тобой!
О! Боже, этот голос! — опять этот голос! Я видела его бледное лицо и сверкающие глаза! Переполненная сцена, яркий свет, множество лиц — все поплыло передо мной. Я издала пронзительный крик и без чувств упала на сцену.