Она замолчала, но мне все это было уже известно. Я уже слышала, как родители познакомились в Нью-Йорке, и знала, что отец служил во флоте. Он и в свои сорок семь был еще хоть куда.
– Продолжайте.
– А потом, в общем, твоя мама поняла, что беременна. Тобой. И вот тогда все стало… – она замялась и начала заново. – В общем, когда твоя мама сказала своим родителям, это был конец. Они просто отказались от нее. Они очернили ее. Настроили против нее всю семью. Твоя мама не знала, что делать, куда податься. Твой отец был родом из Янгстауна, так что она поехала с ним. И он правильно поступил. Женился на ней.
Я оставила Элейн в баре и ушла. У меня кружилась голова от джина и всего, что я услышала. Я повторяла про себя, не желая в это верить: «Родителям пришлось пожениться, потому что мама забеременела мной. Они меня не планировали. Я появилась по ошибке». Но теперь я, по крайней мере, знала, из-за чего мамин отец так обошелся с ней. Из-за меня.
Когда я вернулась домой, там было душно, даже с открытыми окнами. Меня шатало от выпитого и отчаянно хотелось чем-то набить живот, но выбор у меня был невелик. Я нацелилась на пачку крекеров и банку арахисового масла, но вскоре поняла, что это не то. Тогда я выпила бутылку апельсиновой газировки, забавляясь пьяной мыслью, что у нас дома, в Янгстауне, говорят шипучка, а не газировка.
Дома, в Янгстауне…
То, что я узнала о родителях, легло на меня тяжкой ношей. Я почувствовала себя ответственной за то, что круто поменяла жизнь двух человек. Если бы не я, мама осталась бы в Нью-Йорке и, вероятно, продолжила бы карьеру модели, несмотря на недовольство ее отца. Она бы встретила другого мужчину, вышла за него и родила другого ребенка. Может, даже нескольких. А мой отец? Он бы вернулся после войны к себе домой, в Янгстаун, женился там на ком-то и тоже зажил бы другой жизнью, с другой семьей.
Но даже если родители и винили меня в том, как я перекроила их судьбу, они никогда не давали мне это почувствовать. То, что я узнала, не заставило меня усомниться в их любви ко мне. Элейн пыталась подчеркнуть это, но я и так знала, что родители любят меня. И все же это вызвало определенный сдвиг у меня в сознании, в моем представлении о родителях. Во всяком случае, мне не пришлось переписывать историю их любви. У меня было достаточно воспоминаний о том, как они держались за руки, как целовались украдкой, думая, что никто не видит, как медленно танцевали в гостиной под музыку из радио, и мама напевала отцу на ухо. Они были счастливы, насколько я видела. Так что этот сдвиг касался только меня, моего отношения к себе.