В памяти у меня всплыли слова Элейн о том, что отец моей мамы был «тем еще засранцем».
Фэй прокашлялась и заговорила дальше, как мне показалось, не о том.
– Ты знаешь, у меня ведь не было детей. И родители у меня уже умерли, а я, как и ты, была единственным ребенком. Я знаю, что такое одиночество. Я знаю, как важна семья. Я знаю, ты меня семьей не считаешь, и я тебя понимаю, но… Как я уже сказала, может, мне не стоило говорить тебе всего этого, но ты уже взрослая женщина. Я думаю, у тебя есть право знать.
– Что знать?
– Тебе всегда говорили, что мамины родители умерли до твоего рождения, но…
– Но? Что но?
Я почувствовала, как у меня глаза вылазят из орбит – до того мне не терпелось услышать, в чем дело.
– Элис, милая, родители твоей мамы, – она вздохнула. – Я даже не знаю, с чего начать, – она покачала головой. – Они не умерли. То есть, может, уже и умерли, но тогда были живы. Когда ты родилась. Может, и сейчас еще живы, – она запустила руку в коробку и вытащила потрепанную адресную книжку. – Родители твоей мамы живут в Стэмфорде, штат Коннектикут. Раньше, во всяком случае, жили, – она открыла книжку на пожелтевшей странице с круглым следом от кофейной чашки. – Это их последний адрес, который знал твой отец. Я думаю, в этом доме выросла твоя мама.
Я лишилась дара речи.
– Я, честно, не знаю, как они посмотрят, если ты попробуешь связаться с ними, но я знаю, что все это случилось очень, очень давно. Люди отходят. Люди меняются. И, в общем, мне не хотелось, чтобы ты уехала отсюда, так и не узнав, что ты не одна. У тебя есть семья.
И эти слова прорвали мою плотину. Не успела я сообразить, как глаза защипало и хлынули слезы. Я так ревела, что не могла перевести дыхание. И когда Фэй встала со стула и подошла обнять меня, я упала в ее объятия и разревелась пуще прежнего.
– Я не знала про тебя и папу, – прорыдала я ей в плечо, чувствуя свою вину перед ней за то, что столько лет была так холодна.
– Ш-ш-ш-ш, – она прижала меня к себе, забирая всю мою боль. – Ш-ш-ш.
Я сидела и ревела – по маме, по отцу и впервые за многие годы по самой себе. Когда же я вдоволь наплакалась и стала вытирать глаза, я почувствовала, как на меня снизошла какая-то благодать, мне стало так легко. Я не могла этого объяснить, но ощутила, как что-то во мне изменилось. Я наконец сбросила бремя всех невыплаканных слез.