Зайцы и Король обнаружили себя в тесной комнате с глинозёмным полом, среди старой, допотопной мебели, состоявшей из двух шифоньеров, комода, и древнего дивана — кушетки, а за старыми занавесками чернел вход в следующую комнату.
— Ну, давай, старая, — не церемонясь сказала Зайчиха — накрывай на стол, угощай гостей дорогих.
— А в доме нечего и на стол поставить, — прошамкала старуха — и крошки хлеба не найдёте.
— Так какого рожна… — вспылила было нетерпеливая Зайчиха.
Но старуха добавила:
— В погреб нужно спускаться, там и картошка прошолгодняя и капуста квашенная в бочке, и яблочки кислые есть.
— И где у тебя здесь погреб? — чуть поостыла Зайчиха.
— Тута нету, — извиняющимся тоном сказала бабка — на улице он.
— Ух, ты ж мымра старая! — не удержалась Зайчиха — А раньше сказать не могла?
— А, раньше, вы и не спрашивали, — пожала плечами старуха — как из дому выйдешь, на лево поварачивай, увидишь дверцу — это вход.
Зайчиха бросилась на выход.
— Погоди, — окликнула её бабка — ты ключ забыла, погреб под замком, иначе всё давно бы вычистили.
Зайчиха, скрипя зубами от раздражения вернулась, приняла от старухи длинный ржавый ключ, и поспешила на выход, но только, она захлопнула за собой дверь, бабка опять позвала её.
— Вернись, не спеши! — она подожгла от лучины другую щепку и подала Зайчихе — Там же темно, ни рожна не видать.
Зайчиха, трижды выругавшись, ухватила разожжённую лучину и скрылась за дверью.
Пока старуха переливала воду в треснувший глиняный кувшин, Заяц поджёг, ещй, одну щепу и стал осматривать помещение.
— Не понял! — он остановился подле стены на которой висели какие — то изображения в рамках — Бабка ты же говорила, что одна живёшь, а чьи, тогда, это фотографии?
— Ась? — переспросила та, будучи туговатой на ухо.
— Это кто такие? — во весь голос переспросил Заяц и ткнул пальцем на фото с двумя молодыми людьми, лет двадцати, стоявщими в обнимку со старухой.
— Внучки мои родные, — старуха подковыляла поближе и подслеповато уставилась на снимки.
— И где они сейчас? — ей в самое ухо спросил Заяц, и с лёгкой тревогой покосился на вход в смежную комнату, словно опасаясь, что те самые внучки, сейчас, выскочат из неё.
— А кто же, теперь, их знает, — грустно ответила старуха — тяжёлая им выпала судьба и всё по моей вине.
— Чего же ты натворила? — поинтересовался Заяц, уже, успокоившись.
— Дело было зимним вечером, — зашамкала старуха — тогда внучата жили со мной, так как никого больше на всём белом свете у них не было, постучалась к нам в дом нищенка, вся укутанная в лохмотья, и попросила приютить её на ночь. А зима выдалась холодная, метели заметали дома по самую крышу, а от мороза, даже, стены лопались. И стало мне жалко эту несчастную, да и внучата мои жалостливые, давай меня упрашивать, что бы пустить бедняжку, а то ведь пропадёт в такую ночь. И мы её завели в дом, усадили у огня, хоть, у нас и почти не оставалось угля, но не пожалели последнего ведра, решили, что дальше, как — нибудь, навозом, что запасли мои внучата, когда ходили за господским стадом, протопимся. Отогрелась бедная нищенка у печи, перестала дрожать, расправила плечи. Внучата заварили ей чай из сущённой меллисы и испив его, она совсем согрелась, и запросила поесть. Дали мы ей краюху чёрного хлебца и соли на прикуску. Она покрутила, понюхала, поинтересовалась, а нет ли у нас свежих пирожных, и когда, мы, к сожалению, сообщили ей, что больше, совсем, ничего нет, она проглотила и то что было. Для сна я ей предложила собственную пстель, где у меня и мягкий матрац, набитый сеном, и подушка из тюка соломы, но она, вдруг заупрямилась, затребовала постелить ей двенадцать перин, и подложить под них горячую грелку. Я вынужденна была сказать, что ничего лучшего предложить ей не могу, что за этим ей нужно в господское именье обращаться. Как она прогневилась! Как вскочила! Сбросила с себя рванные лохмотья и оказалось, что была это могущественная Белая Фея. Как закричит она на нас. Как смели, мол, отправлять её в господское именье, когда она, только, оттуда и там её и на порог не пустили, даже, в амбаре не разрешили переночевать. И она осталась всем этим довольна, ибо это есть священно право господское. Но нам прощенья от неё не будет! Мало того, что мы сами лодыри и пьяницы, не хотим трудиться для собственного благосостояния, так мы, ещё, и ей достойный приём оказать отказываемся. И, тогда, она пригрозила, сли я ей, сейчас же не дам миллион, то она напустит на нас суровую кару.