Битва за Лукоморье. Книга 2 (Камша, Андрущенко) - страница 10

– Сойздан слуйжить, – низко поклонился шутик.

Дорожный топорик валялся совсем рядом, но Алеша за каким-то лешим разломал здоровенный корявый сук руками. Еще державшиеся на нем сухие перистые листья богатырь не опознал, но дрова они и есть дрова, что внутри, что снаружи – дерево. Это люди разные, всякого в них намешано, одним в себе гордишься, другого стыдишься, а третьего не замечаешь. Сейчас не замечаешь, да только жизнь, что бы кто ни говорил, не дорога, а река. Мало того, что длинна и вбирает в себя и чистую воду, и грязь, так еще и вильнуть норовит, а то и с кручи броситься – пропадай, мол, всё, что прежде было, заново начнем. Отшумел водопад, отбурлили пороги, и опять вьется реченька меж берегов, только былая гордость оборотилась стыдом, прежний стыд как в песок ушел, а до поры незаметное стало главным – и оставаться ему таким до самого устья, близкого ли, далекого…

– Алеша, – негромкий оклик разогнал странные мысли, как брошенный в пруд камень разгоняет орущих лягушек, – ты, часом, не уснул? А то как бы ужин наш не сгорел.

– Не сгорит, – заверил напарника богатырь, которого на умствования толкнула простенькая мысль о том, что кашеварить и петь у него всегда выходило знатно, но хотелось-то другого. Воинской славы да восхищенных женских взглядов хотелось. Но то в прежней, сгинувшей жизни. А сейчас?.. – Прости, задумался малость.

– Бывает, – буркнул разбиравший вытряхнутую из вьюка мелочь Стоян. – А мне вот живот думать мешает – подвело, мочи нет! Долго еще?

Меченый так всю дорогу и прохмурился, видать, поедом себя ел из-за подавшейся в яги Марфы. Помочь ему Алеша мог не больше, чем сам Стоян бывшей подруге, оставалось не замечать.

– Не боись, скоро уже, – обнадежил напарника Алеша, помешав поспевающий кулеш[4]. – Пальчики оближешь.

Снимать стряпню с огня было рано, и богатырь сосредоточенно склонился над стареньким котелком, в котором тушился отъевшийся на летних харчах заяц с салом да пшеном. Спешившим к Тригорской заставе китежанам было не до охоты, и сдуру выскочившего прямо под ноги Буланко косого добыл муркан. Сиганул в траву – и тут же раздался истошный отчаянный плач. Зайцы орут почти как младенцы, с того и пошла гулять сказка о приносящих детишек аистах. Нет, малышню белые с черными отметинами птицы и впрямь таскают, только долголапую да ушастую и не людям в радость, а своим птенцам на обед.

Алеша обернулся на розовато-лиловый окоем, яркий, словно кипрей-трава, – внизу-то она давно пухом изошла, а в небесных лугах цветет, не уймется. Эх, зорьки осенние, были бы крылья, а дел бы не было, к вам бы и улетел, как тот аист! Только и крыльев нету, и кипрей в здешних жарких и сухих для него краях не растет, да и дел насыпало по горло…