Того, что алырский государь сделал потом, Добрыня почти ждал. С озорством прищурившись и широко по-мальчишески улыбнувшись, Гопон ловко вскинул ойкнувшую Мадину на руки. Повернулся – и понес ее к дворцовому крыльцу. Воевода успел увидеть: царица то ли обреченно, то ли с облегчением закрыла глаза – и прижалась щекой к плечу мужа.
У Добрыни с сердца точно с грохотом целая скала упала. Теперь он до конца поверил, что Гопон свое обещание сдержит.
* * *
Разговоров в отведенных посольству дворцовых покоях хватило до позднего вечера. Побратимы рассказали, и как напали на след царицы Мадины, и как перехватили беглянку и убедили вернуться к супругу. Приключения в Моховом лесу и в Черной пуще тоже молчанием не обошли. Эту часть рассказа взял на себя Василий. У него она вышла такой красочной, что его тезка Васька с Федькой и Сомиком слушали богатыря, затаив дыхание, боясь хоть словечко пропустить. Как мальчишки – сказочника. Да и остальных рассказ захватил, заставляя не единожды цокнуть языками.
– Эх, Казимирович, ну почему вы не меня с собой взяли, а Баламута? – с досадой ударил кулаком по колену Иван Дубрович. – Вечно ему везет!
– Да уж, свезло так свезло, – проворчал в бороду Богдан Меткий. – Раны-то его как сейчас? Яд с зубов болотников – не шуточки.
– Руку с перевязи он уже снял. Уезжали мы с постоялого двора – еще прихрамывал, но скоро забудет, где болело. Да и девчушка та, Милена, знахарское дело хорошо знает, – заверил соратника Добрыня.
– Так и есть. Лекарка она отменная, хоть еще и пигалица совсем, – кивнул Василий. – А парнишку рыжего, товарища ее, я себе с радостью в парубки бы взял. Смелый, толковый не по годам, мы с ним сдружиться успели, а такой дар, как у него, и вовсе на дороге не валяется – уметь нечисть видеть.
– Говоришь, Вася, Яромир у них, у проводников ваших, прощения попросил за то, что перед ними нос задирал? – недоверчиво хмыкнул Михайло Бузун. – Это что же в лесу сдохнуть должно было?
– Ну да, растет паренек, – усмехнулся Казимирович. – В бою с болотниками сердца не уронил, хоть и околдован был, морок сумел с себя сбросить. Вобьет ему в голову жизнь побольше ума-разума – цены нашему Баламуту Вышеславичу не будет.
Добрыня между тем не переставал думать: как прошел у царицы Мадины разговор с мужем? Если бы иного выхода не нашлось, воевода, может, и подыграл бы ради пользы дела алырской государыне, сочинившей для Гопона сказку о разбойниках-похитителях. Да только Мадина, хоть и крепко распалилась сердцем на своего сумасбродного супруга, в конце концов сочла, что семейного лада на обмане не построишь.