Фаина Раневская. История, рассказанная в антракте (Гуреев) - страница 24
Получалось так, что все теперь следовало начинать заново – ходить по театрам и антрепризам, опять записаться на актерскую биржу и предлагать себя снова и снова.
В начале 1918 года известная актриса и театральный педагог Павла Леонтьевна Вульф привезла в Ростов-на-Дону постановку «Дворянского гнезда», которую еще в 1911 году в Таганроге видела юная в ту пору Фанни Фельдман.
После просмотра спектакля домой Фаина вернулась в совершенно невменяемом состоянии, потому что вновь увидела тот настоящий, истинный театр, о котором мечтала, которым грезила и без которого не могла жить.
Проведя в сомнениях бессонную ночь, на следующий день она отправилась в гости к Вульф, разумеется, безо всякого приглашения.
Павла Леонтьевна Вульф
По свидетельству очевидцев, Павла Леонтьевна себя плохо чувствовала и никого не принимала. Однако настойчивой посетительнице удалось прорваться в апартаменты актрисы. Прямо с порога Фаина стала умолять Павлу Леонтьевну взять ее в труппу. От такого напора Вульф опешила и предложила худощавой рыжей девице пьесу со словами: «Выберите любую роль и через неделю мне покажете».
Раневская выбрала роль итальянской актрисы и через неделю вновь пришла к Павле Леонтьевне.
Спустя годы Фаина Георгиевна вспоминала: «Со страхом сыграла ей монолог из роли, стараясь копировать Андрееву. Прослушав меня и видя мое волнение, Павла Леонтьевна сказала: «Мне думается, вы способная, я буду с вами заниматься». Она работала со мною над этой ролью и устроила меня в театр, где я дебютировала в этой роли. С тех пор я стала ее ученицей».
Ф.Г. Раневская в роли миссис Сэвидж, «Странная миссис Сэвидж». Москва, Государственный академический театр имени Моссовета. 1966 г. Фотография публикуется с разрешения Государственного центрального театрального музея имени А.А. Бахрушина
Более того, известная актриса взяла Раневскую к себе в семью (вместе они проживут тридцать лет). Пожалуй, именно это обстоятельство позволило Фаине пережить первые годы советской власти в Крыму и на юге России – не умереть с голоду и не сгинуть в погромном вихре Гражданской войны.
О том времени она говорила: «В Крыму в те годы был ад. Шла в театр, стараясь не наступить на умерших от голода. Жили в монастырской келье, сам монастырь опустел, вымер – от тифа, от голода, от холеры. Сейчас нет в живых никого, с кем тогда в Крыму мучились голодом, холодом, при коптилке… Играли в Севастополе, зимой театр не отапливался, по дороге в театр на улице опухшие, умирающие, умершие… зловоние… Иду в театр, держусь за стены домов, ноги ватные, мучает голод. В театре митинг, выступает Землячка; видела, как бежали белые, почему-то на возах и пролетках торчали среди тюков граммофон, трубы, женщины кричали, дети кричали, мальчики-юнкера пели: «Ой, ой, ой, мальчики, ой, ой, ой, бедные, погибло все и навсегда!» Прохожие плакали. Потом опять были красные и опять белые. Покамест не был взят Перекоп… Боже, какое это было страшное и неповторимо красивое время. Красные приближались, по ночам в городе слышалась стрельба, а мы в полупустом театре играли какие-то нелепые водевили. И был свирепый голод… Моя подружка на сцене упала в голодный обморок… Однажды за кулисы к нам пришел грозный усатый комиссар. Он поблагодарил нас за работу для красноармейцев и вдруг спросил, не можем ли мы сыграть для них что-нибудь из классики? Через несколько дней мы сыграли чеховскую «Чайку». Нетрудно представить, что это был за спектакль по качеству исполнения, но я такого тихого зала до того не знала, а после окончания зал кричал «ура». После к нам за кулисы снова пришел комиссар, он объявил: «Товарищи артисты, наш комдив в знак благодарности вам и с призывом продолжать ваше святое дело приказал выдать вам красноармейский паек».