Из письма председателя комитета по кинематографии Ивана Большакова: «У Раневской слишком семитская внешность, поэтому на роль Ефросиньи она никак не подойдет… семитские черты Раневской очень ярко выступают, особенно на крупных планах… утверждать Раневскую на роль Ефросиньи не следует, хотя Эйзенштейн будет апеллировать во все инстанции».
Увы, апелляции результата не дали, и на роль Евфросинии была утверждена Серафима Бирман.
Для Раневской это стало ударом, возможность принять участие в эпической киноленте, настоящем кино была упущена (известно, что с Бирман после этой истории они не будут общаться 20 лет).
Почему произошло именно так?
«Пятый пункт» – это первое, что приходит в голову в данном случае (в паспорте у Бирман в графе национальность было записано «молдаванка», а у Раневской – «еврейка»). Однако можно предположить, что «поменять коней на переправе» решил сам Эйзенштейн, отказавшись от ироничного, столь любимого зрителем обаяния Фаины Георгиевны в пользу зловещего средневекового сумрака, на который была способна Серафима Германовна, будучи доведенной на съемочной площадке режиссером до истерики.
«Глубокоуважаемый товарищ режиссер, – писала Бирман Эйзенштейну в записке (они общались именно так), – я с предельной преданностью Вам и «в строгом подчерке» выполню собой, все нотные знаки, все интервалы, все диезы и бемоли, какие нужны Вам – композитору – для звучания Вами создаваемой симфонии. И я, черт возьми, не понимаю… Совершенно не понимаю, кого я играю! Так нельзя!»
Но так оказалось можно.
Фильм имел ошеломляющий успех.
Чарли Чаплин вспоминал: «Фильм Эйзенштейна «Иван Грозный», который я увидел после Второй мировой войны, представляется мне высшим достижением в жанре исторических фильмов. Эйзенштейн трактует историю поэтически, а это, на мой взгляд, превосходнейший метод ее трактовки».
В 1946 году картина получила Сталинскую премию I степени.
Не зная всех подводных течений и номенклатурных коллизий, Раневская, разумеется, была обижена и на Эйзенштейна в первую очередь. «Никогда, нигде и ни за что я не буду сниматься у этого изверга!» – восклицала она в сердцах. Однако, будучи человеком незлопамятным и отходчивым, довольно быстро Фаина Георгиевна возобновила общение с режиссером.
Однако куда большим потрясением для нее стала смерть Сергея Михайловича в феврале 1948 года от сердечного приступа в возрасте пятидесяти лет.
Скорее всего, с этим человеком навсегда ушла вера Раневской в то, что кино – это именно искусство (вовсе не «важнейшее из»), а не средство решения «совершенно особых задач», как об этом писал нарком Луначарский.