Антоний Диоген, «Заоблачный Кукушгород», лист Σ
…перья мои стали блестящими, и я летал повсюду, клевал что душе угодно: сладости, мясо, рыбу, даже птиц! Никто здесь не ведал боли и голода, [крылья?] мои никогда не уставали, когти на лапах не [ныли].
…соловьи давали [вечерние] концерты, певчие птахи в садах распевали любовные песни, никто не называл меня скудоумным, ни остолопом, ни простофилей, никто не говорил мне злого слова…
Я проделал такой долгий путь, я доказал, что все прочие ошибались. Но, сидя на балконе и глядя поверх счастливых птичьих стай, поверх ворот, поверх облаков с неровными краями на пеструю мусорную землю далеко внизу, где кипели жизнью города и мчались по равнинам стада, дикие и прирученные, словно тучи взметенной ветром пыли, я вспоминал своих друзей, и свое узкое ложе, и овечек, что я оставил в полях. Я добрался в такую даль, и все вокруг блистало великолепием, а все же…
…все же игла сомнения колола меня под крыло. В душе моей то и дело просыпалась темная непоседливость…
«Арго»
65-й год миссии
325-й день в гермоотсеке № 1
Констанция
Прошли недели с тех пор, как Констанция обнаружила спрятанную в Атласе обветшалую библиотеку. За это время она на три четверти переписала перевод Зено Ниниса из позолоченной книги на пюпитре в детском отделе на обрывки мешка в гермоотсеке. Больше ста двадцати кусочков, старательно исписанных ее рукой, устилали пол вокруг цилиндра Сивиллы, и от каждого тянулась живая нить к долгим вечерам на ферме № 4, под звуки папиного голоса.
…Я натерся с ног до головы мазью, которую дала мне служанка, взял три щепотки благовония…
…Даже если ты отрастишь крылья, глупая рыба, ты не сможешь долететь до места, которого нет…
…Тот, кто постиг всю человеческую премудрость, знает лишь, что ничего не знает…
Сегодня она сидит на краю койки, усталая, перемазанная чернилами, а свет постепенно тускнеет. Самые тяжелые часы – когда светодень сменяется затемнением. Каждый раз ее заново поражает тишина за стенами гермоотсека, где, как она боится, уже больше десяти месяцев нет никого живого, и еще бо́льшая тишина за стенами «Арго», раскинувшаяся невообразимо далеко. Констанция ложится на бок, сворачивается в комочек и натягивает одеяло до подбородка.
Уже ложишься, Констанция? Но ты с самого утра ничего не ела.
– Поем, если ты откроешь дверь.
Как ты знаешь, я пока не смогла определить, сохраняется ли инфекция за пределами гермоотсека номер один. Поскольку мы установили, что внутри гермоотсека ты в безопасности, дверь должна оставаться закрытой.