– Это странствующий магометанин, к тому же одной ногой в могиле, он не понимает ни слова из того, что ты говоришь.
Тогда Омир снимает шляпу и произносит:
– Доброго дня, господа, я вас неплохо понимаю.
Они смеются, угощают его водой и финиками, а когда он протягивает им шкатулочку, один купец поднимает ее повыше к свету, вертит и так и сяк и наконец говорит:
– А, Урбино! – и передает шкатулочку своему спутнику.
– Прекрасный Урбино, – подтверждает второй, – в горах Марке.
– Путь неблизкий, – говорит первый, показывая куда-то на запад, и смотрит на Омира и Ромашку. – Особенно для такого седобородого. Да и ослица не молоденькая уже.
– С таким лицом дожить до таких лет – это ухитриться надо, – замечает второй.
Он просыпается с трудом, все тело занемело, ноги распухли. Омир проверяет копыта у Ромашки и порой до полудня не может вернуть пальцам чувствительность. Он сворачивает на юг через Венето, местность снова холмистая, дорога идет то вверх, то вниз, на скалах высятся небольшие замки, крестьяне работают в полях, вокруг церквушек зеленеют оливковые рощи, ряды подсолнухов сбегают к извилистым речкам. У Омира заканчивается серебро, продан последний горшочек меда. Ночами сны мешаются с воспоминаниями: он видит сияющий вдали город и слышит голоса маленьких сыновей.
Мама, расскажи еще про пастуха, чье имя значит «пылающий»!
И про молочные озера на луне!
Младший хлопает глазками:
Мама, расскажи, что тот дурень сделает дальше!
Он приближается к Урбино под осенним небом. Серебряные лучи пробиваются сквозь разрывы туч и озаряют вьющуюся впереди дорогу. Вдали возникает город на холме, сложенный из белого известняка и украшенный колокольнями, – он словно сам собою вырос из скалы.
Омир шагает по круто идущей вверх дороге, а над ним высится фасад величественного палаццо с двойными башенками, будто ожившая картинка на крышке шкатулочки, будто дворец из сна – если не Омира, так, может быть, Анны. Может быть, сейчас, на закате жизни, он бродит по тропинкам ее снов, не своих.
Громко ревет Ромашка; в небе носятся ласточки. Солнечный свет, лиловые горы вдали, мелкие цикламены словно тлеющие угольки по обочинам – Омиру кажется, что он, как ворона-Аитон, поднимается к звездам, усталый, потрепанный ветрами, перья наполовину повыпали. Сколько еще препятствий отделяют его от деда, матери, Анны и великого покоя?
Он тревожится, как бы стражники не погнали его от ворот из-за уродства, но городские ворота открыты настежь, люди свободно входят и выходят, и никто не обращает на него внимания, когда они с ослицей и псом бредут по лабиринту улочек. Народу на улицах много, всех оттенков кожи. Если кто и глянет, так на Ромашку, восхищаясь ее длинными ресницами и очаровательной походкой.