Тишка, глядя на полицейского, смеялся приглушенным смехом, и мы, от греха подальше, шли домой. Мы хорошо знали, что за птица Кирилл Сехман. До войны он стоял в дверях клуба контролером, но обокрал кассира, и его судили. А теперь он снова откуда-то выплыл и служил немцам.
По нашему мнению, все мы четверо были хорошими парнями. Мы ни разу не поддались на приманку юности: не танцевали и не знались с девчатами. Мы готовили из себя борцов, беспощадных, мужественных, упорных. И хотя по земле шла весна и так заманчиво расцветала сирень, мы держались стойко, откладывая сердечные дела на послевоенное время.
Первым изменил нашему общему делу я. В то время когда шла война и когда там, на фронте, умирали настоящие герои, я, человек, который не совершил еще ни одного подвига, влюбился самым позорным образом.
А все началось вот с чего. Однажды в скверике я увидел незнакомую девушку. В белом платьице и в белой шляпке, она сразу бросилась мне в глаза. Она совсем не была похожа на девчат, которых я встречал прежде. Держалась смело и, болтая что-то веселое, звонко смеялась.
Я проходил мимо девушки с самым независимым видом. Я не бросил в ее сторону ни одного приветливого взгляда и вообще старался на нее не смотреть. Я считал ее пустой, никчемной, недостойной внимания и в душе сурово осуждал ее за беззаботный смех и звонкое щебетанье. Как могла она смеяться в такое время?
Конечно, девушка в белом платьице ничего не знала о моих обвинениях. Она каждый вечер приходила в скверик, ее живые синие глаза весело смотрели на мир, и она, как будто назло мне, звонко щебетала.
Я кипел возмущением и гневом. Дело в том, что хоть я еще и не совершил подвига, но в глубине души считал себя способным на него. В воображении я рисовал себя в героических ролях. Вот я на глазах у девушки убиваю немецкого коменданта, убиваю Кирилла Сехмана, убиваю целый десяток фашистов, наконец падаю убитый сам.
«Белая» девушка перестает смеяться, в ее глазах восхищение, отчаяние, мука. Она плачет, обвиняет себя за свой смех. Она становится другой.
Один раз девушка пришла в сквер с цветами. В ее руках дрожала лепестками сирень. Она держала цветы так бережно, как держат драгоценность. Спустя некоторое время я услыхал, как она пела. Ее голос я узнал бы среди тысячи голосов.
И вот скоро я почувствовал, что мне некуда деться от живых синих глаз под белой шляпкой и звонкого голоса этой чудесной девушки. Ее образ стоял перед моими глазами, где бы я ни был, что бы я ни делал. Я уже не мог прожить дня, чтобы под вечер не пойти в скверик.