Впервые за многие годы мне и моим товарищам не нужно было сдавать экзаменов. Не было и учителей, которые учили нас в школе. Они ушли на фронт и воевали под Ржевом или под Севастополем, а на фасаде нашей школы трепетал чужой флаг с черной свастикой. Там разместился теперь немецкий комендант. Он не думал о том, что нам нужно учиться, комендант заботился о другом. Он вывесил приказ и за его невыполнение угрожал смертной казнью. Он обещал смерть всем, кто прятал огнестрельное оружие, кто распространял враждебные слухи о непобедимой германской армии, кто появлялся на улице в ночное время.
Что касается меня и моих друзей — Тишки Дрозда, Миколы и Сымона Битюгов, то мы пока что добросовестно выполняли только последний пункт приказа — мы ходили по улицам только до одиннадцати часов вечера.
Чаще всего мы наведывались в наш пристанционный скверик. Под вечер там всегда собиралась молодежь. На лавочках сидели девушки и парни. Они разговаривали и даже иной раз смеялись, как будто на свете не было ни коменданта, ни войны. Иногда в скверике скрипела гармонь, и на заасфальтированной еще до войны площадке начинались танцы. Из нашей четверки никто ни разу не пошел танцевать. Мы считали, что веселиться в такое время, когда идет война, когда льется кровь, более чем постыдно.
— Изменники, — со злостью глядя на танцующих, шептал Микола Битюг. — Нашли время веселиться, гранату бы сюда.
— Не нужно разбрасываться гранатами, — обрезал Миколу Сымон Битюг.
Микола, который всегда высказывал самые крайние взгляды, хмурился и замолкал, а в глазах Тишки Дрозда вспыхивали веселые огоньки. Тишка любил посмеяться, любил веселые истории, и теперь, после слов Сымона, он, быть может, рисовал себе картину, как длинный, нескладный Микола швыряет гранату в танцующих девчат.
Несмотря на различие взглядов и характеров, мы все четверо сходились на одном: нельзя сидеть сложа руки, нужно действовать. Мы считали себя боевой группой, и для этого имелись все основания. На вооружении числились: винтовочный обрез, две «лимонки» с капсюлями, полпуда аммонала и кусок бикфордова шнура. Мы были озабочены планами дальнейшего вооружения и в скором времени собирались объявить германскому фашизму беспощадную войну.
Веселье в скверике продолжалось недолго. В половине одиннадцатого на аллее появлялась здоровенная фигура полицейского Кирилла Сехмана, и все знали, что надо расходиться. Кирилл здесь, в скверике, чувствовал себя значительной особой. Он ходил важный, надутый и время от времени поглядывал на свои ручные часы, которые недавно раздобыл.