— Прекрасно! — подхватил майор. — Мы покончили с путаницей и пришли к согласию, а оно выразилось в том, что происходящее следует назвать бунтом. И при этом дело не в названии, не в формулировках. По сути, сказав А, надо сказать и Б, и это не очень хорошо, хотя далеко не то худшее, о котором зашла было речь. Из двух зол всегда можно выбрать меньшее, но… не в свои сани не садись! К чему же мы пришли на сей раз?
Орест Митрофанович вспотел.
— Вы меня спрашиваете?
— Нет, вопрос риторический и к вам отношения не имеет. Пока цветочки, ягодки впереди. Суть проблемы, если таковая имеется, налицо, и видим… а никто и не скрывает!.. видим, что нехорошо, нехорошо обстоят дела во вверенной мне колонии. Вот какая штука, и чего не надо, так это усугублять. А кто, спрашивается, виноват? Они! Вы понимаете, конечно, о ком я. О ком же еще! Они кругом виноваты. Хотя мы не снимаем ответственности и с себя, признаем, что с нашей стороны были допущены некоторые ошибки, даже промахи и перегибы, не всегда, естественно, поддающиеся учету. Они теперь изворачиваются, изо всех сил стараясь предстать невинными овечками, агнцами, а мы держимся с достоинством и при этом вовсе себя не обеляем. Мы только не согласны с их воплем, что это мы-де обрекли их на страдание и неумеренно, ненасытно пьем их кровь. Обвинение ничем не подкрепленное, и мы его отметаем в силу пустой голословности и прочих никого ни в чем не убеждающих свойств. Так что, друзья мои, все-таки пообедаем, а? А то как-то нехорошо… Хочется верить, что до объявления голодовки у вас дело не дошло, но все же… Что-то не то… Не бунт ли?
Филиппову наскучила вся эта болтовня, и он, перескочив на резкий тон, выразил пожелание услышать от майора самое подробное описание разыгравшейся в колонии драмы. Как бы только теперь уяснив причину появления в его кабинете столичных гостей, укрепившихся местным влиятельным политиком Причудовым, начальник с превеликой охотой пустился рассказывать.
Тем временем дверь то и дело отворялась с тихим скрипом, и входили все новые и новые лица. Среди офицеров мелькнул и кругленький майор Небывальщиков, с его теперь уже неизменно печальным лицом. Невысокого роста, худощавый, с большой и круглой, как глобус, головой человек подошел к столу, за которым напротив начальника лагеря сидел Филиппов, и отрекомендовался прокурором города Смирновска. Внимание всех этих людей, кроме обособленного майора Небывальщикова, каким-то странным и тягостным образом сосредоточилось на директоре «Омеги», словно они не могли думать о нем хорошо, но не могли и одернуть себя и перестать рассыпаться перед ним в любезностях. Это была ловушка, а даже если только иллюзия ее, все равно, уже одно то, что они оказались в каком-то двусмысленном положении, лишало их душевного равновесия.