, телеологизм в истории общественной мысли малопродуктивен: утраченные в прошлом концепции имеют свойство возвращаться в новой ситуации и обогащать наши представления о политической реальности, менять привычные нам языковые конвенции. Более того, процесс актуализации республиканской идиомы происходит в России на наших глазах.
Возрождение республиканского языка как полноценного способа говорения о современности возникло в среде англосаксонских историков политической мысли и политических философов как раз под влиянием работ Покока, Скиннера и других представителей Кембриджской школы[1465]. Скиннер впервые заговорил о третьей концепции свободы, которая затем — в трудах Ф. Петтита[1466] — получила свое законченное обоснование. Согласно республиканской интерпретации, истинная свобода возможна лишь в случае недоминирования, то есть отсутствия не столько физического угнетения, сколько самой потенциальной опасности оказаться во власти другого человека. Иными словами, раб, пользующийся привилегиями, дарованными господином, и живущий вольно, на самом деле все равно остается рабом, поскольку господин всегда имеет возможность лишить его свободы (даже если он этой возможностью так и не воспользуется).
Надо заметить, что Покок не соглашался со Скиннером и не считал третью концепцию свободы самостоятельной теоретической парадигмой. Он убежден, что ее обоснование вполне укладывается в первые две концепции, предложенные в конце 1950‐х годов Исайей Берлином, где республиканская доктрина совпадала с позитивной свободой «для»[1467]. Однако, чтобы эта дихотомия двух свобод не казалась слишком простой, Покок в уже цитировавшемся послесловии 2003 года указывает: другой полюс оппозиции, «негативная свобода», не включен в историю противостояния добродетели, коррупции и манер, рассказанную в «Моменте Макиавелли». Право и связанные с ним языки политической мысли намеренно оставлены в стороне. В этом смысле более полная картина интеллектуальной истории свободы включала бы в себе две противопоставленные друг другу линии: 1) «свободу древних» (virtus, республиканская добродетель) vs. «современная свобода» (коммерция и манеры); 2) «негативная свобода» (права, свобода от) vs. «позитивная свобода» (республиканская добродетель).
Впрочем, нам важно и другое: обсуждение республиканизма велось сразу в двух плоскостях — в пространстве истории политической мысли и в поле политической теории. Современная история этого идейного течения убедительно демонстрирует, сколь успешным может быть союз историков, корректно, избегая анахронизмов интерпретирующих высказывания о политике, сделанные в прошлом, и политических философов, способных дать старым языкам новую жизнь.