— Ясно, — сказал я и разгрузил Вивьен. — В кабаке, что ли, брала?
— Конечно, я больше ничего не знаю. Этот мир весьма причудлив — после офисного симулятора.
— Деньги остались?
— Ни за что!
Материться я не стал. Я ведь и сам понятия не имел, где тут брать жратву, и есть ли адекватные магазины, где еда стоит столько, сколько стоит, а не столько, сколько готов выкинуть подвыпивший дебил.
Стола у меня не было, поэтому расположились тупо на полу. Несколько минут все молча ели. Пацаны восстанавливали силы и здоровье, им было не до болтовни. Вивьен же опять была отчего-то хмурая.
— Ты чего такая напряжённая? — толкнул я её в плечо.
Мы сидели рядом, пацаны — лежали напротив, вкушая пищу, как древние греки. Ну, из тех греков, которым с утра до вечера делать нехер было, а не те, которые на них горбатились.
— Меня не покидает чувство, которое ты назвал вдохновением, — открыла душу Вивьен. — Почему у тебя нет стола, Мёрдок? Мы едим на полу… У меня такое ощущение, как будто я качусь куда-то вниз.
— Мож, фундамент криво положили? — сказал Рома и сам же уныло заржал над своей остро́той с набитым ртом.
Иствуд смолчал. Кажется, вообще не услышал. Вот и прекрасно. Ещё пара-тройка таких репетиций, и они вообще забудут, как это — друг друга выстёбывать. Совместно переживаемый п**дец — сближает.
— Ясно, — сказал я. — Ты по-женски ищешь уюта и стабильности. Тебе нужен дом, из которого ты могла бы убегать бухать, и куда возвращаться. И чтобы когда ты просыпаешься, тебя ждал завтрак. Типа такого?
— Очень похоже, Мёрдок! — обрадовалась Вивьен. — Как ты это понял?
— Да понять-то не проблема. Не первый день живу… Вопрос в другом — нахрена это в тебя положили. А если не положили — то откуда взялось?
— Завелось, — буркнул Иствуд.
— Точняк, от сырости, — ржанул Рома.
— Так угараете, будто уже готовы к ночной репетиции, — осадил я их.
— К какой, н**уй, ночной репетиции? — хором вылупились они на меня.
— К такой. Моцарт почему стал Моцартом? Он как родился, батя положил его на клавиши фортепиано, привязал и не отвязывал, пока тот не захерачил «Реквием». А если бы не привязал — получился бы вместо Моцарта какой-нибудь пидарас.
— По-моему, «Реквием» — оркестровое и хоровое произведение, — влез Иствуд.
— Вот и прикинь, как пацан изъ*бывался! — не растерялся я. — Он что, ныл?! Они нихрена не ныл! Героически выполнил поставленную задачу, отвязался и пошёл бухать с сознанием выполненного долга.
— Мне кажется, это действительно развилось во мне спонтанно, — задумчиво сказала Вивьен. — С тех пор, как мне дали условную свободу, во мне многое изменилось. И далеко не все перемены выразились в изменениях характеристик. Складывается ощущение, будто во мне завелась монада…