— Я могу поприсутствовать вместо папы…
— Нет, — перебила я. — Сам сказал, что мне пора взрослеть. Начну с работы.
— Хорошо, Элис. Встретимся за обедом.
Костя чуть сжал мою ладонь и, развернувшись, пошел к своему кабинету. Впервые он не поцеловал меня на прощание. А чего я хотела? Нам придется долго идти к тому, что было раньше, и я не уверена, что получится. К сожалению, я слишком хорошо знала Костика и понимала, что его решение быть со мной, продиктовано разумом. Блестящий адвокат внутри него смог защитить меня, вот только оскорбленный мужчина, согласившийся закрыть глаза на измену, на самом деле не простил.
Я села за свой стол, все такой же чужой и необжитый, прикрыла глаза и откинулась на спинку кресла. Навалилась дикая эмоциональная усталость, захотелось курить, но я решила побороть это желание. Вообще надо бросать. Если начинать новую жизнь, то дурные привычки можно оставить. Неожиданно дверь в мой офис открылась, я приоткрыла глаза и увидела на пороге маму. Ничего не говоря, я развернулась к ней спиной, досадуя, что спинка кресла недостаточно высокая, чтобы скрыть меня от нее.
— Дочь, я пришла поговорить…
— Мы говорили в субботу. На этом все, — холодно ответила я куда-то в книжный шкаф.
— Алиса, ты была не в себе. Наговорила много неприятных вещей в сердцах, но сейчас ты успокоилась и можешь меня выслушать, — мама нервничала, ее голос срывался и, казалось, что она вот-вот заплачет.
— Ты знаешь мое условие. Выполнишь — прощу, — я повернулась к ней, стараясь выглядеть по-взрослому грозно, но мне было дико больно от всего, что происходило.
— Алиса, я не стану оправдывать этого человека, — мама прошла в кабинет и села в кресло напротив меня с такой решимостью, словно это был ее, а не мой кабинет. — Нет смысла ворошить прошлое. Тем более, это мне грозит тюремным сроком. Хочешь, чтобы я попала в тюрьму? Ты хоть представляешь, что это такое?
— Представляю. Я разговаривала с Денисом, и он мне вкратце рассказал о прелестях тюремной жизни.
Конечно, я не хотела отправлять мать в тюрьму, но не могла смириться с несправедливостью, которую сотворила эта женщина. Она продуманно, с холодным расчетом чайной ложечкой вынимала душу из своей семнадцатилетней дочери. Играла роль обеспокоенной матери, когда я сходила с ума от неизвестности и боли, чувствуя себя ненужной и брошенной тем, кто стал всем моим миром. Она роняла слезы, с ужасом и отвращением касаясь моей лысой головы, успокаивала и деликатно не спрашивала, в чем причина моего безумия.
Лицо матери побагровело от злости. Я видела, как ей хочется повысить голос, но она все же сдержалась. Молча мама поднялась с кресла, окинула меня быстрым взглядом и, гордо развернувшись, продефилировала к двери.